Кремлевский кудесник - lanpirot

Внутри висело несколько комплектов одежды. Но мой взгляд сразу прикипел к висевшему на отдельной вешалке зелёному армейскому кителю с погонами майора, просветы на которых оказались, почему-то красного цвета, а не василькового[3]. В комплекте имелась и фуражка, и брюки, а также форменная рубашка и коричневые туфли. В общем полный комплект парадной формы офицера КГБ.

Я снял китель с вешалки и быстро прикинул «на себя» — он оказался как раз впору. Снял его, переодел рубашку и брюки, залез в туфли. Переложил в карман кителя служебное удостоверение. Не открывая, погладил пальцами шершавую обложку из кожзама. Всех этих «атрибутов власти» должно было хватить для моей задумки.

Надев фуражку и посмотрев на свое отражение в пыльном стекле какого-то прибора, я едва узнал себя. Из «зазеркалья» на меня смотрел собранный жесткий офицер с холодным взглядом — настоящий чекист. В общем, форма села на меня идеально, теперь можно и с врачами в психушке пообщаться.

Я еще раз поправил фуражку, прихватил чуть потертый кожаный портфель, который обнаружил в том же шкафу, и твердой, уверенной походкой направился к выходу. Форма придавала не только солидности, но и странной внутренней силы. Словно кто-то включил во мне давно забытый, но хорошо отлаженный механизм. Теперь я был готов идти до конца.

Оставив позади гулкое эхо подвальной лаборатории и сосредоточенное бормотание коллег, я вышел на свежий воздух. Резкий контраст между прохладной сыростью подвала и летним теплом ударил по коже. Форма, слегка пахнущая нафталином (видимо, Гордеев её почти не надевал), внезапно показалась очень жаркой. Но надо было терпеть.

По раскалённому асфальту я прошел к служебному гаражу. И, как и было оговорено с Яковлевым, возле ворот меня уже ожидала серо-голубая «Волга». Рядом с машиной, прислонившись к крылу и куря, стоял водитель — сухощавый мужчина лет сорока в потертой кожанке. Как он умудрялся в ней существовать в такую жару, я не представлял. Мне и в кителе было невтерпёж.

Увидев меня, водила бросил окурок, предварительно его затушив о подошву, в стоявшую рядом мусорку. В его глазах мелькнуло удивление — видимо, Яковлев предупредил его о моем визите, но не уточнил деталей моего внешнего вида. А в нашем НИИ, да и вообще в конторе, форму носили редко. А оперативный состав, наверное, вообще никогда не ходил, разве только на фотографирование.

— Уже товарищ майор? — осведомился водитель, скользнув взглядом по моим погонам. — И когда только успел, Роман Константинович?

Долго ли умеючи, Николай, — усмехнулся я, распахивая переднюю пассажирскую дверь. — Давай, покатили уже. Времени совсем нет!

— Слушаюсь, товарищ майор! — хитро прищурившись, ответил шофер и быстро запрыгнул на своё место. — Куда рулить?

— В Кащенко, — ответил я, опустив задницу на прохладный кожзам салона и положив портфель на колени. Дверца захлопнулась с глухим, но основательным звуком, отсекая шумы внешнего мира. Через мгновение заработал двигатель, ровно и почти бесшумно. «Волга» плавно тронулась с места.

Я смотрел в окно на мелькающие улицы, но не видел их. В голове прокручивал план предстоящего разговора с администрацией больницы, возможные реакции и варианты. Кожаное удостоверение в нагрудном кармане отдавало весом и серьезностью.

Форма тоже делала свое дело — она не просто меняла внешность, она, как бы, меняла саму суть. Из ботаника-ученого, зарывшегося в подвале с проводами и установками, я превращался в человека системы. Человека, чье слово имеет вес, а приказы не обсуждают, а выполняют. Вон, даже Николай проникся.

Шофер ловко лавировал в потоке машин, изредка бросая на меня короткие взгляды, но вопросами не докучал. То ли действительно форма сыграла свою роль, то ли Яковлев его проинструктировал на этот счет.

«Канатчикова дача»… Старое, еще дореволюционное неофициальное название психбольницы, которое до сих пор наводит мистический ужас на простых обывателей. Ведь это место, где решают, кто в своем уме, а кто — нет. Вот и мне выпала уникальная возможность там побывать.

Только в этой форме и с «корочкой» Комитета Государственной Безопасности в кармане я чувствовал себя уже не простым смертным, а настоящим представителем «конторы». Похоже, что форма не только меняет внешний вид, но и на мозги действует с не меньшей силой.

«Волга» уверенно неслась по улицам, приближая меня к цели. Николай, казалось, знал город наизусть, искусно сокращая путь то узкими переулками, то более широкими проспектами. Хотя, при полном отсутствии пробок в этом времени, можно было особо и не выёживаться.

Вскоре знакомые пятиэтажные «хрущевки» сменились более старой, дореволюционной застройкой, а затем и вовсе уступили место редким особнякам и пустырям. Мы выехали на дорогу, заросшую толстыми деревьями по обочинам, и впереди, в мареве осенне-летнего зноя, показался наш ориентир — высокая кирпичная труба котельной.

Николай, не отрывая рук от руля, кивнул вперед:

— Вот она, Канатчикова дача. Сейчас подъедем.

Комплекс Алексеевской больницы №1, он же — «Канатчикова дача», предстал передо мной во всем своем внушительном и гнетущем величии. Высокий, красно-кирпичный забор с массивными чугунными воротами, больше похожий на стену средневековой крепости, чем на ограду медицинского учреждения. За ним угадывались такие же солидные кирпичные корпуса с белыми оконными рамами, островерхие крыши и ухоженные, но почему-то безрадостные газоны.

«Волга» плавно затормозила перед шлагбаумом у ворот. Николай опустил стекло, готовясь к разговору с охраной. А я, откинувшись на прохладную кожу сиденья, не мог оторвать взгляда от этого места, которое в народе всегда было синонимом безумия и отчаяния. Сколько же гениев, не только несогласных с режимом, а просто не таких, как все, сгноили в этих стенах? Сколько трагедий видели эти окна и стены?

— Товарищ майор, — выдернул меня из задумчивости Николай. — Пропуск сейчас выпишут, только цель визита обозначить нужно и удостоверение показать.

— Майор Комитета Государственной Безопасности Гордеев Родион Константинович, — достал я из кармана удостоверение, развернул и показал охраннику. — По служебному надобности к главврачу.

Охранник, сухопарый и еще не старый мужчина в форме сержанта милиции внимательно изучил мое удостоверение. Затем он кивнул и отдал честь.

— Проезжайте, товарищ майор. Вам в главный корпус — прямо, затем налево.

Шлагбаум медленно пополз вверх. «Волга» мягко качнулась, въезжая на территорию известной всему Союзу психушки. Внутри заведения оказалось куда просторнее, чем казалось снаружи. Асфальтовые дорожки, аккуратные газоны, скамейки. Где-то вдали копошились фигуры в больничных халатах, медленно передвигались пациенты под присмотром санитаров.

Ни смеха, ни разговоров — только сдавленные шорохи да редкие