Пустоши Альтерры, книга 3 - Александр Казанцев

возвращал назад, раскручивал и резко останавливал, играя с оружием так, будто родился с ним. Шаги были отмерены, движения — лёгкие и отточенные, вес цепи был для него невидимым. Толпа с восторгом завыла:

— Ай да Синка! Ай да сукин сын!

Караванщик лишь стоял, наблюдал внимательно, оценивая. Всё стало ясно сразу.

Это не просто чужак, перед ним профессионал, не мясник — хирург. Он дышал ритмом и контролем, а цепь была продолжением тела, пальцев, его воли. Бой обещал быть честным, но честным лишь по правилам циркового представления. Один выступал с оружием, другой — с неуправляемым инструментом.

Мрак попробовал раскрутить цепь, бросил её вперёд — получилось жалко, со шлепком по пыльной земле. Слишком медленно, слишком неловко. Цепь жила отдельно от него, игнорировала руки, не подчинялась мышцам. Толпа заметила его неуклюжесть, снова засмеялась, заорала в предвкушении издёвки:

— Эй, Бритый, учись танцевать! — Смотри на Синку, вот это мастер!

Противник продолжал своё представление — цепь летала в воздухе, создавая вокруг него сияющие петли, чертила круги, бросалась вниз и снова вверх, ложась на землю ровной полосой, как шрам. Каждый шаг, каждое движение было идеально рассчитано.

Мрак сделал осторожный шаг вперёд, снизу вверх оценивая чужой ритм.

В ответ — молниеносный, резкий взмах цепи, вспышка металла, звон в воздухе, и перед лицом промелькнул железный наконечник, почти царапнув ос. Это было ясное предупреждение: не приближайся без приглашения.

Он отступил на шаг назад, стиснув зубы от злости. Очередная подстава, ловушка, только на этот раз — утончённая, изящная.

Синка играл. Уже с первого движения стало ясно: он наслаждался не кровью, а самим танцем. Ему нравилось, как цепь резала воздух, звонко взлетала пыль при каждом ударе, нравилась напряжённая, лёгкая игра в кошки-мышки. Боец не стремился завершить бой слишком быстро. Для него самое вкусное было именно сейчас, в начале охоты, когда добыча ещё трепещет.

Мрак шагнул вперёд — цепь тут же ответила молниеносным взмахом, наконечник взлетел метеоритом вверх, и только резкий рывок головы спас от перелома черепа. Тяжёлая сталь пронеслась по волосам и с хрустом врезалась в землю, подняв облако пыли.

Отступил на шаг назад — немедленно ощутил удар в бедро, точно и резко. Цепь, словно живое существо, предугадывала движения раньше, чем он сам успевал их сделать. Синка двигался легко, почти бесшумно, и каждый шаг оставлял в воздухе лёгкий, звенящий шлейф стали.

Попытка зайти сбоку закончилась очередным хлёстким ударом — сначала в плечо, затем в бок. Груз на конце цепи, кажется, был обмотан чем-то грубым, с неровным рельефом, предназначенным не просто бить, а саднить. Каждый новый удар отзывался тупой, глубокой болью. Мрак хрипел, стискивал зубы, чувствуя, как под кожей набухают свежие синяки и горит порез на спине.

Он попытался поймать цепь рукой — бесполезно. Та мгновенно ускользнула, будто чувствовала угрозу, а Синка тут же резко подкинул её снова, направил вниз, и только прыжок спас ноги от удара, способного раздробить кости.

Толпа ревела и бесновалась:

— Давай, Синка, рви!— По колену бей, добивай!— Покажи Бритому!

И Синка бил. Неторопливо, методично и точно.

Время тянулось мучительно медленно, как верёвка на шее. Мрак кружил, пытаясь найти свой ритм, но всё было напрасно. Его полностью сбили с привычного темпа, караванщик оказался жертвой, запертой в чужой, смертельно опасной мелодии. Пока удавалось только одно — не дать себя убить.

Синка продолжал танцевать, и цепь пела в воздухе. Каждый точный удар — очередная метка на теле, очередной шаг к падению.

Мрак понимал: если следующий удар придётся точно в колено, это конец. Он превратится в то же, чем был когда-то Суло — беспомощным куском мяса. А Синка аккуратно и спокойно завершит работу под аплодисменты и уйдёт ждать следующего представления.

Нет.

Пока целы кости — игра продолжается.

Мужчина дождался своего момента.

Синка чуть сбился с ритма — сместился на полшага, цепь слегка ушла в сторону, вырвалась из пальцев. Мрак мгновенно почувствовал эту брешь. Или убедил себя, что почувствовал. Сердце отбило сигнал: сейчас или никогда, тело рванулось вперёд быстрее, чем разум успел осмыслить происходящее.

Всё, что болело до этого, исчезло за спиной. Сработала чистая механика: плечо выставлено вперёд, вес тела пошёл тараном, взгляд упёрся в цель. Один прыжок. Один шанс.

Но это была ловушка.

Синка уже ждал, стоял полусогнутый, сжатый пружиной. Видел насквозь, цепь покоилась за спиной, левая нога опорная, а правая — взлетала вверх, описывая чёткую дугу.

Удар пяткой прилетел прямо в затылок — сухо, хлёстко, с отвратительным звуком кости о кость.

Красиво. Зрелищно. Толпа взорвалась восторгом: кто-то вскочил, свистнул, захохотал от неожиданности. Мрак даже не понял, откуда именно прилетел удар, — вспышка света, резкий провал сознания, и мир вдруг качнулся, словно фура, заваливающаяся на бок после съезда с дороги.

Синка использовал импульс, чтобы отскочить после удара, а Мрак медленно, тяжело падал вниз, как сломанная башня. Не рухнул совсем — успел опуститься на колени. Острый гравий впился в ладони. В глазах — мутно, расфокусировано, видно только камни, пыль и кровь. Его собственную кровь. Слух исчез, сменившись гулом в голове.

Всё.

Сознание медленно плыло вниз, в темноту, туда, где уже нет боли. Туда, где зверь затих. А Синка не торопился добивать.

Он танцевал вокруг, играя с цепью, как с праздничной лентой, заливая арену металлическим звоном. Удары были методичными, чёткими, не убивающими, а унижающими. По плечам, по лопаткам, по спине. Чтобы все видели, как медленно умирает тот, кто дошёл до пятого боя, кто вызвал гнев людей наверху, должен был пасть красиво и запомниться публике.

И именно это ломало сильнее, чем боль.

Что-то внутри Мрака треснуло. Зверь замер и притих, просто лёг и закрыл глаза. Человек тоже перестал сопротивляться, и в груди вдруг стало пусто и свободно. Будто сам сказал себе: всё, хватит, пусть будет так. Устал, сейчас можно будет отдохнуть.

И вдруг, сквозь этот густой гул в голове, прорвался крик. Звонкий, отчаянный и знакомый до боли, яркой вспышкой, прорезавшей пелену темноты:

— МРАК! ДЕТАЛИ! МРААААК!

Он не сразу поверил, что слышит именно этот голос, который помнил по сотням бессонных ночей и ремонту под грохот Шлюза. Но тон был тот самый — юношеский, горящий, упрямый. Голос Ильи. Вектор был здесь.

Караващик медленно поднял голову, с трудом, преодолевая тяжесть, вдавившую его в землю. В глазах мутно, на затылке запекалась кровь, крик снова прорвался — ближе и громче, перебивая шум толпы и тяжёлое дыхание:

— Я