Галя, у нас семидесятые! - Анна Наумова

Поначалу я хотела было купить пятикопеечный билет на метро на станции «Площадь Восстания», перейти на «Маяковскую» и проехать одну остановку до «Гостинки», но потом решила прогуляться пешком от вокзала прямо до улицы Желябова. Стояло солнечное морозное утро, было не очень холодно, под ногами похрустывал снежок… Погода была просто чудесная! Я с удовольствием рассматривала такие родные, хорошо знакомые, но вместе с тем — совершенно другие улицы. Как будто ожили старые советские открытки! Вот и Невский проспект, вот кони Клодта на Аничковом мосту, вот дворец, куда я когда-то ходила заниматься в кружки… А вот и садик у памятника императрице Екатерине! Именно тут, присев на лавочку с кофе и пирожным в руках, купленными у станции метро «Адмиралтейская», я вдруг снова встретила загадочного старичка Андрея Петровича и отправилась в свое второе путешествие в СССР.

Забрела я и в знаменитую пышечную на Желябова. А что? Все равно тут неподалеку придется остановиться, так почему бы заодно не устроить себе экскурсию по местам былой славы?

Три пышки с сахарной пудрой и стакан обжигающего черного чая с сахаром обошлись мне в сорок копеек. Дешево и сердито! И народу почти нет — время-то раннее. Согревшись в теплой пышечной, заморив червячка и вытерев губы, я отправилась по адресу, который заботливо оставил мне Гоша. Макс, славящийся гостеприимством, жил на четвертом этаже.

Поначалу на звонок мне никто не ответил. Нажав на кнопку три или четыре раза, я уж было предположила, что хозяина и вовсе нет дома и пригорюнилась, как вдруг раздалось недовольное шарканье, ворчание, а потом залязгал замок открывающейся двери, из-за которой высунулась лохматая всклокоченная голова.

— Здорово! — сказала голова, обдав меня запахом перегара. — Заваливай. Ты от Клауса? — и голова смачно рыгнула. — Ты извини, спал я. Вчера хорошо погуляли.

Поморщившись, но ничем не выдав своего недовольства, я поздоровалась и вошла в прихожую, которую освещала тусклая лампочка Ильича, висевшая на проводе.

Глава 16

Едва я вошла в коридор квартиры, как в нос мне ударил резкий запах. Этот аромат я, прожившая почти с десяток лет в квартире мамы моего сожителя Толика, обожающей подбирать на улице и притаскивать домой дворовых кошек, точно бы ни с чем не перепутала. Надеюсь, тут хвостатых рабовладельцев хотя бы меньше, чем десять. Именно рабовладельцев — хозяина у кота быть не может, есть только обслуживающий персонал.

Навстречу мне, вальяжно потягиваясь, очевидно, после недавного сна, вышел здоровенный толстый котяра. Будка у него была едва ли не шире, чем у самого хозяина. Внимательно осмотрев меня, точно охранник школоту на входе в ночной клуб, кот напоследок окинул меня презрительным взглядом и удалился вдаль по коридору, грозно мявкнув и подняв хвост трубой. Он явно сразу дал понять прибывшей гостье, кто тут хозяин. Я даже немного заробела.

— Заваливай, — повторил Макс, снова обдав меня ароматами вчерашних возлияний. — Да, кстати, забыл тебе сказать — это Барон. Разувайся и проходи. Щас пожрать че-нить сообразим.

Ну что ж, Барон так Барон. Вряд ли горделивого кота могли звать как-то по-другому — только «Барон» или «Император», ну на худой конец — «Хозяин». Повесив пальто на вешалке, я стянула ботинки, мысленно загадав, чтобы Барон их не пометил, и вытащила из сумки предусмотрительно захваченные с собою тапки.

Квартира, в которой обитал странноприимец Макс по кличке «Зингер», была по размерам меньше моей московской коммуналки — всего пять комнат.

— Ты один тут живешь? — полюбопытствовала я.

— Нет, конечно! — изумился хозяин, шаркая рядом со мной по коридору. — С дуба рухнула? Откуда у меня такая квартира? Моих тут только две комнаты.

— А почему две?

— Ну, вышло так. — пожал плечами Макс. — В одной бабушка с дедом жили, они уже умерли, в другой — я с родителями. Родителей тоже уже нет. Семьей пока не обзавелся. В одной сам живу, в другой чуваки с герлами вписываются. Да ты не боись, не обидим тебя. Ты герла зачетная, Клаус много хорошего про тебя рассказывал. Замужем?

— Нет пока, — коротко ответила я. Посвящать других в подробности своей личной жизни мне не хотелось.

— Так давай с нами летом автостопом в Анапу, а? Массу впечатлений гарантирую. Поехали, Дашута! Там пляж есть классный, Большой Утриш называется…

— Спасибо, я подумаю, — все так же вежливо и коротко ответила я, не желая обидеть хозяина дома отказом. В том, что поездка автостопом вместе с вечно молодыми и вечно пьяными хиппи, не обременными ни семьей, ни постоянной работой, гарантирует массу впечатлений, я не сомневалась. Трястись несколько суток в кабине дальнобойщика без возможности нормально поесть, помыться и почистить зубы — такие себе впечатления. Привыкла я уже к хорошей жизни, и снижать ее качество не планирую. Уж лучше часа четыре на самолете. Пусть в неудобном кресле, зато недолго.

— А соседи не возражают против постояльцев? — поинтересовалась я. Вопрос был вполне уместен. Ленинград, конечно, славился свободолюбием и изобилием представителей субкультуры, но вряд ли хиппи было позволено «гулять» в каждой коммунальной квартире до утра совершенно безнаказанно. Интересно, что же это за соседи такие, которые терпят постоянно сменяющихся странно одетых, не всегда чистых и любящих пошуметь до утра гостей Макса? Это же надо иметь просто железобетонные нервы и выдержку. Неужто ни разу ему не довелось общаться по этому поводу с доблестной советской милицией?

— Не, все окей, — весело ответил Макс, будто прочитав мои мысли и ставя на газ громадный эмалированный чайник с отбитым носиком. — С соседями мне повезло. В одной комнате бабулечка живет — она глухая, ночью крепко спит, ничего не слышит. Говорит, что мы ей не мешаем. Да мы и не шумим сильно. В другой — профессор из университета, Меркурий Денисыч. Странноватое имечко, да?

— Ага, — вежливо согласилась, я предпочитая не спорить с Максом. «Клаус» и «Зингер» — тоже не то что бы прямо обычные имена для рядовых жителей СССР.

— Денисычу квартиру предлагали уже давно, на «Просвете» в новом доме, — продолжал Зингер. — Да он отказался наотрез: любит центр до жути, тут его детство еще довоенное прошло. Не захотел переезжать. Тут, мол, все о юности напоминает. Он и блокаду в этой квартире пережил, за водой на речку ходил, еще юношей. Денисыч по ночам не спит: курит и докторскую диссертацию пишет. Ему