Галя, у нас семидесятые! - Анна Наумова

все равно — шумим мы или нет, он в своем мире живет. В общем, никто на нас не жалуется. Даже подкармливают иногда. Ну а я старикам по хозяйству помогаю: то розетку починить, то полочку прикрутить, то картошку из магазина дотащить. А в третьей комнате студент живет, он и сам не прочь «погудеть» с нами, хоть и не хиппи. В общем, всех все устраивает.

Мы расположились на большой кухне, размером едва ли не с крохотную хрущобу, в которой обитали Климент Кузьмич с моей коллегой-подружкой Катериной Михайловной.

Зная, что с пустыми руками приходить в гости неприлично, я достала из сумки припасенную заранее палку дефицитной колбасы, завернутый в коричневую бумагу кусок свежего сыра и бутылку хорошего вина. Я была безмерно благодарна Максу за то, что он предоставил мне ночлег, и хотела хоть как-то его отблагодарить. Тем более мне нужно было разузнать как можно больше о тусовке, собирающейся в легендарном «Сайгоне».

— Отлично! — потер руки Макс, нарезая батон и на скорую руку сооружая себе и мне по двухэтажному бутерброду. — Отведаю московских харчей. Вау, колбаса-то какая! Видно, и впрямь из мяса, а не как наша, из туалетки. Правду говорят: в столице хорошо живут. Поможешь с чайком? Уже скипел чайник, кажись. Да ты не тушуйся, Дашута, чувствуй себя, как дома, хозяйничай, пока я бутеры делаю.

Я быстренько заварила чай из красной жестяной банки, разлила его по по красным кружкам в горошек с выщербленными краями и щедро бахнула сахар в кружки себе и хозяину.

— Значит, так, — начал Макс. — Сразу обсудим правила сожительства.

— Чего? — изумилась я, на всякий случай отодвинувшись подальше. Это еще что такое? Клаус же говорил, что вроде бы все прилично будет.

— Стелю тебе в своей комнате на полу, на матрасе, — будничным тоном продолжил хозяин. — Кровати, уж извини, все заняты: что-то все в Ленинград ломанулись на праздники. Денчик вон из Владика аж приехал, неделю в плацкарте чужие пятки нюхал. Так что соседняя комната занята. Белье тебе выдам. Кружки, ложки, тарелки — все можешь брать. Масло, сахар — тоже. Вообще все, что в холодильнике — тоже можешь брать, в разумных пределах, конечно. Посуду за собой — всегда мыть и сортир с душем надолго не занимать — всем надо. Больше трех дней подряд не гостить — есть другие желающие. А так — милости прошу к нашему шалашу. Ах да, забыл: с собой — плюс один и не больше. Не обессудь.

— Это как? — не поняла я, тем не менее, облегченно выдохнув. Видимо, беспокоиться не о чем.

— Это значит, что на сейшен ты можешь привести с собой максимум еще одного чувака, ну или герлу. Хата все-таки не резиновая. Но мы сегодня вряд ли тут гулять будем, в «Сайгон» пойдем.

— Слушай, насчет «Сайгона»… Мне, наверное, понадобится твоя помощь, — и я выложила Максу всю информацию, которую мне удалось узнать от Клауса, а тот, в свою очередь, получил ее от Сережки, который встречался с ленинградской хиппи — Леной.

Вниательно выслушав меня, Макс поправил повязку на лбу и нахмурился, задумчиво постукивая пальцами по столу.

— Лида, Лида… А, понял, короче! Да, давно дело было, еще осенью. В общем, есть у меня знакомый участковый, в соседнем подъезде живет. Они с папой раньше на рыбалку ходили, когда тот жив был. По старой дружбе иногда мне помогает — звонит, когда кого-то из наших принимают. Приходится ехать, отмазывать. Иногда уболтать получается, иногда на лапу дать нужно… В общем, по-всякому бывает.

— Клаус сказал, ты ей помог выпутаться? — допытывалась я.

— Ну пришлось, — пожал плечами Макс. — Мы своих не бросаем. Хотя не такая уж она и своя.

— Это как? — живенько поинтересовалась я, почуяв, что напала на след.

— Приняли тут полисы девицу одну, неподалеку от «Сайгона» аскала, где-то на Владимирском, — охотно начал рассказывать собеседник, шумно прихлебывая чай из кружки. — Дело обычное. Может, выпить хотелось или на билет куда. Андреич позвонил: так, мол, и так, выручай, вроде ваша. В отделении на Маяковского она сидела. Я приехал: смотрю, герла зачетная: высоченная, ноги от ушей, фигурка там, грудь…

— Ближе к делу, — попросила я.

— Ну вот, — спохватился Зингер. — Одета вроде по-нашему. Парни из отделения сказали, что странненькая она какая-то — о себе ничего не говорит, куклу какую-то баюкает…

У меня отчаянно заколотилось сердце. «Куклу какую-то баюкает…». Может, и впрямь Лида?

— И что? — почти выкрикнула я. Мне хотелось как можно быстрее все узнать.

— И ничего, — пожал плечами хозяин. — Я посмотрел — и впрямь не в себе дама. Мне на работу в котельную пора было уже идти. Разбираться было некогда. Спросил, как зовут: улыбается и молчит. Предложил хату, мало ли, перекантоваться надо — шуганулась и сбежала.

— Значит, больше ее не видел? — упавшим голосом переспросила я. — И не знаешь, где она?

— Не, — все так же спокойно ответил Макс. — Ладно, короче, ты тут наворачивай бутеры, чай пей, а я пойду покурю, — и он, насвистывая, удалился.

* * *

Перекусив, я расстелила на матрасе, который любезно выделил мне Макс-Зингер, свежее постельное белье, привезенное из Москвы. На том, которое выдал хозяин, я насчитала около десятка пятен, а посему использовать не решилась. А позже, взяв выданные Максом ключи, я отправилась гулять по родному, но сейчас так сильно отличающемуся от Санкт-Петербурга 2024 года Ленинграду. Вдоволь нагулявшись по центру, я заглянула еще в одну пышечную, поглазела чуток на товары в «Елисеевском», а после — через арку Главного штаба прошла к Эрмитажу. По правде говоря, мне не столько хотелось обогатиться духовно, созерцая прекрасные экспонаты, сколько согреться. На улице резко похолодало. Даже гуляющих стало гораздо меньше: наверное, прячутся по домам, доедают остатки новогодних салатов и смотрят новогодние передачи по телевизору.

Нагулявшись по залам и отогревшись как следует, я с удовольствием оглядела новогоднюю елку, украшающую Дворцовую площадь. А ближе к вечеру я проголодалась и заглянула в «Котлетную» в начале Невского, а после, захотев чего-нибудь сладенького и проникнувшись ностальгией, забрела в знаменитую кондитерскую и вышла оттуда с тортом в коробке, на которой был изображен белый медведь. Слышала, что в конце семидесятых из салонного кафе «Север» превратилось в кабак с сомнительной публикой. Я не стала гадать, правда или