Галя, у нас семидесятые! - Анна Наумова

Как здорово все-таки, что в свой любимый и лучший в мире город я вернулась во врем, когда на дворе стояли семидесятые! Попади я в более раннее время, может быть, я и не увидела бы новогоднюю елку… Где-то я слышала, что после революции 1917 года празднование Нового Года напоминало больше патриотические гуляния. Жители города на Неве слушали доклады членов коммунистической партии и проводили уличные шествия — все согласно новой идеологии.

Хороводы вокруг елки на улице водить было не принято, город не украшали. Наступление нового года справляли в кругу семьи. А в 1929 году праздновать Новый год и вовсе запретили. Поговаривали, что даже елки горожанам приходилось ставить тайком, чтобы никто из власть имущих не увидел. Даже вроде как дежурные по улицам ходили, заглядывали в окна и смотрели, не горят ли огоньки на елке. А чтобы принести елку втихаря домой, надо было ее сначала распилить на несколько частей и незаметно пронести в мешке. Издалека не видно, что несешь — может, картошки домой припас.

Вернули разрешение празднования Нового Года только в 1935 году. Говорили, что этому якобы поспособствовала статья в газете «Правда». Городские власти пошли навстречу. Правда, новогодняя атрибутика несколько изменилась — вместо елочных ангелов на елки стали вешать шары с портретами вождей и членов политбюро КПСС. А официальным напитком стало «Советское шампанское». На вкус и цвет товарищей, конечно же нет, но по мне — так это гадость редкостная. Даже вонючая «Балтика № 9», которую я пробовала во времена розовой юности — и та вкуснее.

А вот 1937 год в Ленинграде встретили уже с размахом. Еще бы: двадцатилетний юбилей революционных событий! Даже новогоднюю ярмарку на Дворцовой площади устроили. А Александровскую колонну украсили ни чем иным, как консервными банками, коробками папирос и палками колбас. Этакая забавная инсталляция! Такой продуктовый декор, вероятно, означал, что в Новом Году жители города на Неве жаждали наступления изобилия еды в стране, в которой, честно говоря, в то время с продовольствием было не то чтобы очень хорошо.

В шесть часов пополудни я уже, снова замерзнув, отстукивала зубом у дверей знаменитого «Сайгона» на углу Литейного и Владимирского проспектов. Интересно, кого же я сегодня увижу? Кстати, история переименования кафе связана с забавным случаем. Уж не знаю, правда это или нет, но говорят, что однажды некий милиционер заметил группу неистово дымящих сигаретами ребят, стоявших возле кафе, и произнес фразу: «Сайгон здесь развели!», сам, очевидно, не ожидая, что она войдет в историю. Бравый представитель советской милиции имел в виду беспорядки в столице Вьетнама Сайгоне, где в то время продолжалась война. Название, как ни странно, прижилось, и кафе получило свое легендарное имя.

«Сайгон» стал настоящим местом притяжения неформалов и прочих неординарных личностей, не всегда ладящих с законом. Тайные диссиденты и фарцовщики, писатели, последователи разных течений, неофиты, сионисты, почитатели восточной мистики, хиппи, философы и прочие — все находили себе пристанище в этом центре инакомыслия. Бывали тут и Бродский, и Смоктуновский, и другие известные люди… Днем там околачивались спекулянты, а вечером наступала очередь творческой неформальной молодежи. Ходил слух, что за действиями неформалов следил КГБ, а размещали свой пункт чекисты в эркере здания, расположенного на противоположном углу.

— Дарова, Даш! — окликнули меня.

Я обернулась. Ко мне в сопровождении слегка помятых и отчаянно зевающих мужчин лет тридцати шагал «Зингер» в длинном пальто и без шапки, несмотря на лютый мороз. Его шикарные длинные волосы держала только повязка на лбу.

— Молодец, не опаздываешь! — похвалил он меня. — Замерзла? Угощу тебя, согреешься. Заваливай.

Шумной компанией, выдыхая клубы пара (на улице к вечеру, мне кажется, было уже около минус двадцати градуcов), мы ввалились в «Сайгон», попутно сбивая снег с ботинок и громко переговариваясь.

Внутри заведения было очень шумно и весело. Сразу можно было определить, что тут собираются завсегдатаи — почти все знали друг друга, здоровались, хлопали друг друга по плечу, интересовались, кто как встретил Новый Год.

— Здорово! Хайер где? — окликнул Макс какого-то бритоголового парня, явно чувствующего себя неуютно.

— Полис попилил, — уныло ответил парень.

— Да уж, — сочувственно сказал хозяин странноприимного дома. — Не повезло. Теперь тебе ближайшие пару месяцев хайратник не пригодится.

— И не говори, — согласился парень. — Без хайера прямо факменом себя чувствую. Герла меня стебала поначалу, потом вообще скипнула. Сидел дома, дринчил до крейзы, только щас вылез. Хайратником теперь разве что ботинки чистить.

— Не горюй, чувак! — подбодрил товарища Макс-Зингер. — Найдутся герлы и получше той, что скипнула. Отрастет хайер, и снова наденешь хайратник! А пока совковый прикид поносишь, не убудет с тебя.

— И то правда, — согласился бритый хиппи. Я примерно поняла, о чем идет речь: миролюбивого представителя субкультуры где-то загребла бравая советская милиция, и суровые парни в форме постригли волосатого парня налысо. Девушка же его (она же — «герла») поначалу хихикала и подкалывала бедного пострадавшего, а потом «скипнула» — то есть бросила его и переключилась, видимо, на более подходящую кандидатуру. А мой новый приятель Макс утешил бедолагу, сказав, что хайратник (ленточка, которой повязывали волосы) ему пригодится, когда отрастут волосы.

— О, Серж! Здорово! — Макс обернулся к другому парню. Я, услышав знакомое имя, тоже повернулась на оклик. Неужто мой бывший ученик Сережка приехал погулять на новогодние праздники в Ленинград? Клаус же вроде говорил, что у него в театре работы навалом!

Но нет. Макс-Зингер тряс руку совсем другого парня, молоденького и очень худого, лет двадцати. Было в его лице что-то неуловимо знакомое. Где-то я его видела, но пока не могу понять, где.

— Гребень где? — небрежно спросил у него Макс.

— Дон ноу, — ответил молоденький и пожал плечами. — Сегодня я играю.

Я упорно вглядывалась в худощавое, обрамленное не очень длинными волосами лицо мальчишки и упорно вспоминала, где же я его могла видеть. В памяти почему-то всплывала и никак не шла из головы только дурацкая фраза: «Ленин был грибом»… К чему она тут?

Решив, что на сегодня расследований хватит, я попробовала просто ненадолго отключиться и погрузилась в атмосферу веселой, бесшабашной тусовки творческих людей. Нет, их отнюдь нельзя было назвать сборищем маргиналов. Судя по тому, о чем они говорили, их можно было назвать очень образованными и начитанными. Пара ребят за столиком в углу увлеченно обсуждала чью-то