Другая жизнь. Назад в СССР-2 - Михаил Васильевич Шелест

понравились. Слева на животе рана была около десяти сантиметров длиной, а на груди чуть короче. Отсутствие жира не натягивало кожу и порезы не разваливались, а были аккуратными. Но не поверхностными.

Вскоре пришла воспитатель, которая у японцев выполняла роль медработника. Но, как оказалось, не только роль… Да-а-а… Она ловко обработала мои раны, чем-то их обколола — причём в моём стоячем положении — и также, не укладывая меня на кровать, заштопала, наложив по три хирургических шва на каждую рану. Она принесла и какую-то ручную машинку, при помощи которой хотела сшить мне кожу, но сказала, что раны не сильно глубокие, но мышечные, и поэтому сшивать надо ниткой.

Она намазала раны какой-то мазью и кровь из них течь совсем перестала, что меня сильно удивило. Ну и не больно было совсем. Ещё меня удивило то, что женщина совсем не интересовалась, как я получил ранения. Якудза! Не халям-балям!

Когда врач ушла, дав какую-то таблетку и настояв, чтобы я её выпил, порекомендовала мне лечь, так как должно подействовать снотворное, я, когда мы остались одни, пожаловался Тиэко, что страшно голоден.

Девушка снова туда-то метнулась из моей спальни и принесла мне японское печенье, больше напоминавшее галеты, и банку зелёного чая. Когда я первый раз увидел чай в алюминиевой банке, как пиво или кока кола, я даже рассмеялся. Мало того. В банках была и простая вода. И она, по словам японцев, тоже продавалась в специальных аппаратах, как у нас газировка по три копейки. Только в банках. Кстати наши автоматы газировонной воды с стеклянными стаканами, которые омываются простой водой, японцев шокировали. Такие автоматы стояли везде на территории «Океана».

Шести штук галет и банки несладкого чая мне хватило, чтобы насытиться и я, прижимая ладонь Тиэко, которую она положила мне на грудь, своей ладонью, уснул.

Глава 17

Странно, но меня никто не тревожил, пока я спал, и мне стало понятно, что догадка «предка» о том, что за нами наблюдали, была верна. Там на берегу ещё и лодочная станция стоит. Может быть и там кто-нибудь сидел и подсматривал… Но почему никто оттуда не вышел мне на помощь? Хотя… Всё произошло очень быстро. Даже Тиэко, когда мы сидели с ней в три часа пополудни за обеденным столом в пустой столовой, вспоминая мою схватку, озабоченно хмурилась и несколько раз сказала: «Ты очень быстрый».

— Это они медленные, — сказал я, усмехнувшись. — Думаю, они не ожидали от гайдзина такой прыти.

— Нет Я много видела карате. У меня дома есть киноленты всех чемпионатов Японии по карате с самого первого, где победил Хирокадзу Канадзава. Это мой кумир. Представляешь, он вышел на бои с переломанным запястьем правой руки. Он встречал все удары левой рукой, а атаковал ногами. Так вот он — тоже был очень быстрым. Сейчас у него седьмой дан, и он тренирует нашу национальную команду.

Потом на улице, когда мы сидели на скамеечке, переваривая двойной обед, Тиэко из солидарности со мной, тоже не завтракала и не обедала, она сказала, что, наверное, я мог бы победить в спарринге кого-нибудь из мастеров их додзё.

— Я ничего не понимаю в бесконтактном карате, — покрутил головой я. — Нет, я, конечно, отрабатываю удары возле стенки и на листьях деревьев, не донося ударную часть кулака и ступни до них, но то стенка, а то — голова. В тело, как я понимаю, вы лупите со всей дури? Я опасаюсь, что пронесу удар… Хотя…

— Можно же бить не со всей дури, как ты говоришь, а притормозить удар, — сказала Тиэко. — На соревнованиях, мастера часто бьют друг друга почти по-настоящему.

— Ты приглашаешь меня выступить в вашем додзё? — улыбнулся я. — Но я не каратист. У меня нет никакого пояса, не то чтобы дана…

— Кавадзава начал заниматься карате в девятнадцать лет и уже через два года имел первый дан.

— А чем он занимался до этого? — удивился я этой информации. — За два года первый дан — это что-то невероятное.

— А всяким разным. И боксом, и дзюдо, и сумо, и атлетикой, — сказала Тиэко. — Вот и ты мог бы учиться в университете и заниматься карате.

— За два года до черного пояса — это круто, — сказал мой «внутренний голос». — Что значит — старая школа. Позже сдача на пояс обросла временными и финансовыми условностями. Да и всяких ответвлений от шотокана мастера Фунакоши развелось немеряно. Гордыня учеников-недоучек сгубила карате. Хотя… Канадзаву недоучкой не назовёшь, а он ведь тоже ушёл из Японской федерации карате к Сиро Асано в «Скиф», в семьдесят седьмом году, кстати, и стал там главным инструктором. В декабре… Вот у него бы я позанимался… Да-а-а… Очень требовательный, слышал, сэнсэй.

— Не выпустят меня, Тиэко. Не принято у нас куда-то уезжать учиться.

— Погоди-погоди, — снова встрял «предок» и я уже хотел его «заткнуть», но…

— В СССР есть программы обмена студентами с Японией. Это я знаю точно. Хорошо учащихся и знающих японский язык студентов отправляют на десять месяцев на стажировку в университеты «Токай» и «Сока».

— И какие там специальности? — спросил я удивившись.

— В Токай — практически любые. Есть и штурманские, есть и рыбацкие,есть и инженерные, есть и спортивные, дзюдо, например. Много чего есть. Главное есть филиал в Токио.

— Интересно, — подумал я и сказал. — Вот поступлю здесь в институт, а там попробую к вам на стажировку приехать.

— Или в аспирантуру, — подсказал «предок».

— Или в аспирантуру, — повторил я. — Японский к тому времени выучу.

— Да, ты и так неплохо говоришь… Я тебя хорошо понимаю.

— А ты приезжай чаще. Только, если отец твой узнает, не запретит нам общаться?

Тиэко потупила глаза, но потом подняла, и я увидел в её взгляде сталь.

— Не думаю, — сказала она.

Мы немного посидели молча, потом она сказала:

— Ты обещал нарисовать меня. Нарисуешь?

— Э-э-э… Так, я тебя уже нарисовал, кхм-кхм…

Я почему-то покраснел.

— Да?

Она округлила глаза на максимально возможную ширину. Когда она это делала, казалось, что кожица в уголках глаз сейчас треснет. Это было забавно, и я ей однажды об этом уже говорил.

— Сейчас получишь, — сказала она, увидев мой взгляд и мою улыбку.

— А ты не пугай