Железный лев - Михаил Алексеевич Ланцов

Наконец, казак снова сделал скользящий шаг, пытаясь в этот раз ударить парня. Не попал. Тот легко увернулся, а потом и сам пробил акцентированный «лоу-кик». И не в тайском, а во французском варианте, то есть, носком, да прямо в мышцу.

Щелк!

И станичник взвыл.

А потом рванулся вперед, словно медведь, и… таки поймал «сиятельство» в свои руки, подминая под себя.

Ахнули все, кто наблюдал. Лев Николаевич ведь явно выигрывал, и тут такой поворот.

Обидно.

Но несколько мгновений спустя оказалось, что шея вахмистра зажата классическим удушающим приемом. Треугольником. Да так он и сомлел, не понимая, как этому приему сопротивляться.

Лев поднялся.

Перевернул вахмистра набок. Облил водой, приводя в чувство. И помог подняться.

Не сразу.

Секунд пятнадцать тот лежал, глядя куда-то перед собой пустыми глазами, ни на что, не реагируя… последствия удушающих приемов, они всегда такие…

Разгромил и уничтожил он Прохора тогда.

Мог быстрее.

Мог жестче.

Но зачем? Потом они долго беседовали. И вот он результат — два десятка молодых казаков, вступающих в ДОСААФ. Так-то может, и вздор, но лишним влияние в среде этого сословия не будет. Да и боевая эффективность станичников на Кавказе заметно поднимется.

Не напрямую и не сразу.

Эти молодцы вернутся. Покажут себя. А потом, если повезет, откроют где-нибудь в Кизляре филиал ДОСААФ. Ему они, конечно, подчиняться не будут, но все равно — если понадобятся, их можно будет подтянуть, пусть и не всех. Лев прекрасно помнил о том, как порой вырастало личное влияние отдельных политиков и дельцов из спортивных залов…

* * *

Николай Павлович читал стенограмму.

В процессе немного шевелил губами и хмурился. А чуть в стороне сидели в креслах Александр Христофорович Бенкендорф и Лев Алексеевич Перовский. Начальник третьего отделения, считай глава ФСБ, если на манер XXI века да в некотором приближении, и министр Внутренних дел.

Для местных либералов — страшнее этой троицы в России никого и не было.

Душители свобод…

Консерваторы…

Реакционеры…

Стенограмма же оказалась предоставлена Виссарионом Прокофьевичем, тем самым стряпчим, которого давно уже завербовало третье отделение. А он, стало быть, выступал провокатором в той беседе со Львом Николаевичем. Так — подначивал помаленьку и выводил на откровения. В то время как за тонкой перегородкой сидел специалист, что прибыл чуть пораньше. И карандашом осторожно всю беседу стенографировал в блокнот.

— А откуда этот юнец знает про убийство моего родителя? — хмуро уточнил Николай Павлович.

— Но это же секрет Полишинеля, Государь, — пожал плечами Бенкендорф. — Всякий, кто интересуется, о том довольно легко узнает.

— И эти дурни, что собираются у Белинского со Станкевичем, тоже знают?

— Они идеалисты. Они живут в розовых мечтах. Им низменная твердь бытия едва ли интересна. — криво усмехнулся Перовский.

— Соглашусь. Витают-с в облаках. О вас, Государь, судят больше из фельетонов, чем из реальных дел.

— А этот малец, какие кружки посещает?

— Он сам себе кружок. — фыркнул Александр Христофорович. — Удивительно деятельная натура.

— И как вам это? — потряс листами император. — Мне, признаться, не верится в то, что я читаю. Сколько ему лет? Хотя это не важно. Так, пожалуй, даже и старик не скажет… не каждый старик.

— Со слов Остроградского этот юноша как-то заявил ему, будто тот, кто в юности не увлекается либерализмом, социализмом или чем подобным не имеет сердца, тот же, кто этого держится с годами, слаб умом.

— И что же?

— Я думаю, что Александр Христофорович хочет сказать: у этого юноши нет сердца. Он хоть и юн, но уже достаточно трезво мыслит.

— Трезво? — удивился Николай. — От него пахнет кровью! Я это чуют даже отсюда, через эти листки!

— Кровью ваших врагов, Государь. — поправил его Бенкендорф. — Ни словом, ни делом он не говорит о другом.

— Ну… хм… А что он вашему человеку передавал в кофре?

Александр Христофорович встал и протянул императору индивидуальную упаковку с презервативом, ловко извлеченную из кармана.

— Кондом «Парламент». Одноразовый, — прочел Николай Павлович. — Почему «Парламент»?

— Это название такое, Государь, — оскалился Бенкердорф, с трудом сдерживая смех.

— Почему?

— А как вы еще полагаете использовать парламент? Наш милый юноша нашел ему отличное применение. Посмотрите на обороте.

Император перевернул конвертик и прочел вслух:

— С ним ваши переговоры станут глубже и безопаснее, а волеизъявления обильнее…

В этот момент Преровский заржал. Мгновение спустя к нему присоединился Бенкердорф, а потом и сам император.

Медленно, но до него дошло.

— Шутник он, однако. — вытерев слезы и отсмеявшись, произнес Лев Алексеевич.

— И что же? Этим парламентом уже пользуются? — с широкой улыбкой поинтересовался Николай Павлович.

— Все ушли за неделю. И, насколько я знаю, большую часть уже применили для… кхм… проведения переговоров. — ответил Бенкердорф.

— Кхм… хм… ха!

— Государь, — все еще похрюкивая от смеха, произнес Александр Христофорович, — мне кажется, что нам непременно нужно поддержать эту игру. Лев Николаевич заявляет, что это — контрабандный товар из Индии. Очень дорогой. Молодому человеку явно нужны деньги для чего-то. Давайте поговорим о том, чтобы он увеличил эти поставки, а уж мы как-нибудь их распространим.

— А это не контрабанда?

— Его стряпчий уверен, что он сам как-то наловчился их делать.

— Вам не кажется, что вокруг этого юноши слишком много всякого необычного происходит?

— Он умен, одарен, находчив. И слава богу, не либерал или там гегельянец. Да-с. Чудеса и в нашем отечестве случаются.

— А это не может быть игра?

— Вы полагаете, что он в столь юные года уже достаточно искушен в делах моего отделения? — мягко улыбнулся Бенкендорф. — В помещении, в дальнем углу сидел мой второй сотрудник. Он шел за стряпчим и уселся так, чтобы видеть происходящее. Лев Николаевич не выказывал никаких признаков вскрытия подслушивания.

— Ну… не знаю… — покачал головой император.

— Когда же он ехал на прием к Шипову, то его надо было видеть. Мои люди все описали его мрачным и подавленным. О том, что люди Льва Алексеевича вокруг него вьются, он понял. Всех вычислил. А потому полагал, будто у губернатора его собираются как-то наказать.

— Даже так?

— А уж как он удивился награде… о…

— А это не может быть игрой?

— Если это так, то Лев Николаевич — величайший актер всех времен и