Хайо, адотворец - Мина Икемото Гош

Восемнадцать

カミモドキ症候群

Ты узнаешь своего заказчика с первого взгляда.

ТАМА

Двадцать второй Адотворец

Послышался скрип. Актеры замерли. Их взгляды обратились к мягко качающемуся над сценой колоколу. Это был не настоящий храмовый колокол, не металлическая громадина, и тем не менее он, высотой в два человеческих роста, был достаточно тяжел, чтобы при падении сломать хребет оказавшемуся под ним неудачнику.

А в центре сцены стоял самый большой неудачник на всем Оногоро.

Колокол качнулся, веревка скрипнула.

Колокол замер, затих.

Актер с алебардой развернулся на каблуках.

Коусиро заскрежетал зубами:

– Но я не закончил, Мацубэй!

– Вот именно! Руки как палки! Где грация? Ты что тут изображаешь? Дух деревянной ступки? Мне нужно легкость! Гибкая пластика лозы! Сила извивающейся змеи! – Мацубэй толкнул дверь в углу сцены древком алебарды. – Сейчас я пойду гадить, чтоб эти штаны оставались чистыми всю репетицию, а у вас перерыв полчаса. Впустите свежий воздух, погоняйте демонов.

Спустя каких-то пять минут сцена опустела; только Коусиро стоял и смотрел на колокол и привязанную к нему красно-белую веревку.

Ритцу прокашлялась:

– Кити-сан, к вам посетители.

– Пусть посетят фойе, там стоит моя ростовая фигура.

– Этих людей вы примете, – сказала она. – Это Хайо Хакай, заклинательница из Укоку Оккупации, друг Дзуньитиро-сан. – Коусиро застыл. – Она специалист по невезению, я вам рассказывала, причем настоящий специалист – можете ее поблагодарить за то, что у входа в театр сегодня пусто.

– Я знаю, кто она. – Китидзуру резко обернулся. – Но по какой причине этих паразитов нет на ступенях – ее стараниями или из-за дождя из медуз, – вопрос открытый. Хайо Хакай, Ритцу полагает, что ты можешь мне помочь. Ты действительно способна сделать то, чего не смог ни один бог?

Хайо изучала актера. Дзун тоже был резким в своей живости, но там, где у Коусиро торчали острые углы, он был мягче. Даже без грима глаза юноши горели яростью.

– А ты дашь мне шанс?

– Я дам тебе нечто гораздо похуже шанса, если мое невезение и вправду так заразно, как напишут в своих следующих глубокомысленных сверхважных статейках эти бумагомараки.

– В таком случае я точно смогу сделать то, чего не смог ни один бог. – Хайо показала три пальца. – По трем причинам.

– Уверенность – это самонадеянность, которая знает свое место. А ты свое знаешь?

– Раз, – Хайо загнула один палец, – мои способности позволяют мне контролировать невезение, ту структуру, которой боги не могут касаться без определенных последствий. Два – я сомневаюсь, что твое невезение имеет естественное происхождение, как утверждают боги. Три – я знаю, что ты сжег не всю свою коллекцию рефлексографий.

На самом деле она блефовала, но попала в точку. Коусиро вспыхнул, Ритцу ахнула:

– Кити-сан, это правда?!

– Нет! – Коусиро резко отмахнулся. – Ты же видела, что я все сжег. Ничего не осталось.

Хайо достала письмо Дзуна:

– А твой брат так не считал.

Коусиро спустился к ханамити. Хайо протянула конверт, он схватил его. Разорвал, достал письмо. Пробежал взглядом по странице:

– Где ты это взяла? И когда?

– Это последнее письмо Дзуна-сан, – сказала Хайо, спокойно стоя на месте под взглядом Коусиро, который смотрел на нее сверху вниз. – Он пытался доставить его тебе, когда умер.

Его взгляд стал угрожающим.

– Забрала у мертвого?

– Да, – в лоб заявила Хайо, и Коусиро не нашелся с ответом. – Я должна была узнать, какими были последние слова моего друга, чтобы убедиться, что они дошли до тебя.

– Поверь, – Нацуами шагнул вперед, – как бы это ни звучало, но я заверяю тебя, что у Хайо не было дурных намерений.

– Твои заверения – пустой звук, но, если бы она хотела мне навредить, у нее была уйма времени, чтобы это сделать. – Коусиро тщательно спрятал письмо Дзуна в складках одежды. – Полагаю, мне не стоит удивляться, что «специалист по невезению» оказался на пути у моего брата перед его смертью. Мне лишь интересно, не слишком ли Дзуну повезло обзавестись в экспедиции такими друзьями, которые могут оказаться рядом в подобный момент. – Он продолжал рассматривать Хайо уже чуть менее подозрительно. – На тебе моя лента.

Та самая лента цвета свечного пламени, которую он передал Хайо взамен отреза от маминого хаори.

– Да, хорошая ткань.

– Просто отличная, – согласился Коусиро. Он обернулся к Нацуами, потом остановился, присмотрелся. – Погоди-ка.

Коусиро поддернул длинные брюки, спрыгнул со сцены и с легкостью тени приземлился возле Нацуами.

– Я тебя знаю. – Коусиро пожирал Нацуами жадным взглядом. – Дзун приносил мне твою рефлексографию! А с момента его смерти ты ходишь за мной повсюду за пределами театра. Я думал, ты меня преследуешь.

– Предполагалось, что я буду оберегать тебя. На расстоянии. – Так вот чем был занят Нацуами, когда Хайо заметила его на мосту Син-Кагурадза. Он следовал за Коусиро по всему Оногоро. Нацуами слегка смутился. – Прошу прощения, что испугал тебя. Твой брат оставил мне вот это.

Нацуами протянул Коусиро письмо. Тот развернул его, достал свое, сравнил.

– Бумага из одного блокнота, – сообщил наконец Коусиро. – Того самого дешевого блокнотика, который был у него с собой, когда он умер. Твое определенно написано рукой моего брата. Мое, насколько я вижу, тоже, несмотря на потрепанность. Хорошо, это не подделка.

– Коусиро-сан, – позвала Хайо.

Он поднял голову:

– В этом зале прошу называть меня моим сценическим именем.

– Значит, Кикугава-сан, – сказала она, и он царственно кивнул. – Ты сохранил часть рефлексографий, которые Волноходец велел тебе сжечь?

Коусиро молчал, а потом возвел глаза к потолку и произнес:

– Я не видел смысла сжигать вообще все. Я эту коллекцию годами собирал. И никаких проблем не знал. С чего бы вдруг все резко изменилось в Четвертом месяце?

Ритцу вздохнула и покачала головой:

– Мы сегодня же сожжем все, что осталось от проклятой коллекции. Хайо-сан, вы тоже думаете, что именно эти рефлексографии приносят неудачу?

– Конечно нет! Ты же слышала, Ритцу! Она говорит, что мое невезение не «естественное»! Эта коллекция, которая «притягивает неудачу, как природный магнит», не имеет к нему отношения! – Коусиро развернулся к Хайо и Нацуами с горящими глазами. – Но именно она является причиной, по которой я проклят, да? Вот поэтому брат попросил меня сжечь ее. Так сказано в письме… – Коусиро вопросительно взглянул на Нацуами.

– Нацу, – подсказал тот.

– …в письме к Нацу-сан, – закончил Китидзуру. Хайо задумалась над услышанным, а потом кивнула, повинуясь натяжению адотворческой эн. Коусиро рассмеялся: – Идиот наивный!

– Кити-сан! – одернула его Ритцу.

– Что? Если проблема в рефлексографиях из моей коллекции, то их сжигание ни за что не убедит бога отпустить меня! Я все равно видел эти картинки, и, что бы на них ни было, оно навечно отпечаталось вот здесь. – Коусиро осклабился и похлопал себя по затылку. – Так что невезение будет преследовать меня, пока не убьет, хоть сожгу я коллекцию, хоть нет.

– Это финальное представление – оно обязательно? – спросила Хайо, и Коусиро дернулся, будто ужаленный. – Ты ведь знаешь, что все вокруг – труппа, зрители – в опасности из-за твоего невезения.

– Может быть, тебе поискать пристанища в храме, у проклятолога, как делал Дзун? – предположил Нацуами и тут же ухватился за эту идею. – Точно! А мы бы пока попытались договориться с этим богом, чтобы он отказался от своей затеи.

Пока было решено не говорить, что Хайо подозревает Волноходца. Доказательств, чтобы предъявить их Коусиро, у нее не было, а с учетом того, насколько актер близок с этим богом, то, рассказав, они рисковали, что Волноходец почувствует угрозу и прикончит Коусиро быстрее. Нацуами это не нравилось, но он сам отлично знал, как иногда успокаивает молчание.

– Ты