Порочные идеалы - Элвин Гамильтон

о прошлых испытаниях Хольцфаллей. О Вэлоре Хольцфалле, младшем брате ее матери, погибшем на льду. Об Эрнесте III Хольцфалле, который бежал от испытаний своего поколения и попросил убежища при дворе далекого королевства. Но испытания не признавали государственных границ. Руины королевского дворца, разрушенного испытанием храбрости, стали популярной достопримечательностью. Лотти также прочитала о Черити Хольцфалль, провалившей испытание щедрости из-за того, что не отдала свою накидку замерзающей женщине. Теперь стало ясно, почему кузины каждый раз останавливали автомобиль при виде нищего и с неестественной улыбкой протягивали ему монетку или драгоценный камень.

Среди всех спокойствие сохраняла только Модести с деревянным кольцом на пальце. Она была в себе уверена.

Прошлой ночью, не в силах уснуть после очередной вечеринки, устроенной очередным незнакомцем, Лотти вновь одолели сомнения. Утопая в дорогих перинах с вышитыми эмблемами «Парагона», она ощущала себя так, будто снова оказалась в яме среди шиповника. В голове шептали чьи-то злые голоса. Вдруг монахини были правы? Вдруг она ни на что не годна? Недостойна всей этой роскоши? Вдруг она провалит и следующее испытание? Что делать, если окажется, что среди Хольцфаллей ей не место? А когда она наконец задремала, откуда-то из темного уголка сознания выползла мысль, которая никогда раньше не приходила ей в голову.

Если семья матери от нее отвернется, то, может быть, ее примет семья отца.

К утру идея накрепко укоренилась в ее сознании и выросла в жгучую потребность узнать правду. Лотти всегда мечтала только о матери. Если она и задумывалась об отце, то представляла его человеком, готовым бросить бедную беременную женщину и тем самым вынудить ее отказаться от ребенка.

Но теперь она знала, что ее мать вовсе не бедна. Значит, и отец мог быть не таким.

Она нарезала круги в номере отеля, ожидая, пока встанет Грейс.

– Кто мой отец? – спросила Лотти, когда мать наконец вышла в гостиную около полудня. Грейс ответила не сразу, и что-то на миг промелькнуло на ее лице.

– Ох, Оттолина, – отозвалась она. – Можно я хотя бы позавтракаю, прежде чем начну вспоминать всех мужчин, с которыми спала семнадцать лет назад?

Возможно, она хотела шокировать Лотти, невинную скромницу из деревни. Но та стояла на своем:

– Я спрашиваю не обо всех. Только об одном.

Грейс неторопливо налила себе кофе из серебряного кофейника. Сделала глоток, не глядя на Лотти. А когда наконец подняла глаза и увидела, что та все еще на нее смотрит, раздраженно фыркнула:

– Оттолина, я не знаю, что тебе сказать.

– Ты лжешь.

– А ты мне надоедаешь. – Грейс резко встала, не выпуская из рук чашку. – Я прилягу снова. О, Бенедикт, вот и ты. – Он как раз появился в дверях и окинул взглядом Грейс и Лотти, явно уловив напряженную атмосферу. Синяки и ссадины, полученные им в ночь церемонии, уже заживали, но Лотти при виде них все равно поежилась. – Будь добр, отвези Оттолину… – Грейс вяло взмахнула рукой. – Куда там ей надо.

– На примерку платья. – Примерка Лотти совершенно не интересовала. Но ей было досадно, что ее матери все равно. Что она даже не хочет провести время вместе после шестнадцатилетней разлуки. – Для праздника в честь выборов. – До выборов оставалось два дня. Но, кто бы ни победил, Хольцфаллям нужно было выглядеть соответствующе.

– Да-да, – согласилась Грейс, безучастно отмахнувшись, и повернулась к спальне. – Туда.

Они молча ехали по улицам Вальштада. Лотти сидела рядом с Бенедиктом, в пассажирском кресле. Наконец автомобиль остановился перед ателье. До этого всю одежду Лотти покупала в огромных торговых центрах. А это был маленький, выкрашенный белой краской бутик с колокольчиком у входа. После церемонии Лотти еще ни разу не встречалась с бабушкой, но та передала указание, чтобы все кузины заказали платья для праздника именно здесь. Никаких броских современных нарядов из торгового центра.

Из окошка она увидела, что ее кузины уже на месте, расслабленно и непринужденно перебирают рулоны зеленой ткани. И Лотти приняла решение.

– Бенедикт, – она дотронулась до его плеча, чтобы преодолеть барьер блокатора и заглянуть в чужой разум, – ты знаешь, кто мой отец?

Она не рассчитывала, что он ей ответит. Но предполагала, что ответ сам всплывет в его сознании и она узнает то, что хотела. Вместо этого – тишина.

Когда Грейс Хольцфалль забрала у горничной несколько часов воспоминаний, Лотти ощутила оставшуюся после них пустоту. Прореху в разуме, которую горничная тщетно пыталась чем-то заполнить. Но в сознании Бенедикта ее встретила не прореха, а целая пропасть.

Он потерял столько воспоминаний, что уже перестал пытаться чем-то их возместить. Бенедикт смирился с этими пробелами – как со шрамами, полученными во имя служения Хольцфаллям. Если он ничего не знал, то не мог их предать, даже против собственной воли. Ему оставалось только исполнять свой долг.

Я повинуюсь моей клятве. Те самые слова, которые она услышала в мыслях Тео, когда он вытащил ее из толпы репортеров. И на следующий день, когда накинул на нее свою куртку. Эти слова, как она успела уяснить, направляли всех рыцарей.

Я повинуюсь моей клятве. Они эхом отдавались вокруг провалов в памяти Бенедикта. Он поклялся защищать Грейс любой ценой. Даже ценой забвения.

Когда-то он знал ответ на вопрос Лотти. Но эти воспоминания у него отобрали. Он помнил только, как вошел в кабинет Мерси Хольцфалль. Миг – и вот он уже за рулем автомобиля, везет Грейс в монастырь.

Он несколько месяцев провел вместе с ней в каменной келье, где она то неотрывно смотрела в окно, то кричала от ярости среди бескрайних пустых полей.

Бенедикт отстранился от прикосновения, и Лотти вынырнула из воспоминаний о матери.

Одним быстрым движением он вылез из автомобиля и предупредительно распахнул дверцу с ее стороны.

– Бенедикт… – Лотти ощутила укол стыда. Он знал, чего она пыталась добиться. Ей захотелось объясниться – рассказать о том, как грызет ее потребность найти отца. Но ведь это Бенедикт привез ее сюда. Он рисковал жизнью, чтобы дать ей шанс. Лотти не могла признаться ему, что теперь мечтает о другой семье.

– Вы опоздаете на встречу с кузинами, мисс Хольцфалль, – произнес он формальным тоном, избегая ее взгляда.

Уходя прочь, Лотти мучилась угрызениями совести. Раньше ей никогда не бывало стыдно за чтение мыслей. Даже когда она верила, что это проклятие. С другой стороны, раньше ее и не ловили.

У входа в ателье дежурили трое молодых рыцарей, которым поручено было их охранять. Лотти чувствовала, что Тео на нее смотрит, но не обернулась, заходя внутрь. Ей казалось, он по одному взгляду догадается, что она только что натворила.

И вот теперь она ерзала на мягком диване, ожидая своей очереди, пока портные подгоняли платья на кузинах. Прошло уже три часа. Вдруг в ателье влетела небольшая металлическая птичка и приземлилась между Тео и Хильдегардой.

Хильда взяла записку из птичьих коготков, бегло прочла и протянула Тео, который затем передал ее Эдмунду. Лотти наблюдала, как меняются их лица одно за другим.

– Нам нужно уходить.

– Прямо сейчас? – спросила Констанс, только что налившая себе еще один фужер шампанского.

– Прямо сейчас, – отрезал Тео не терпящим возражений тоном. – Всем Хольцфаллям необходимо вернуться в особняк ради вашей безопасности.

– Ладно. – Констанс фыркнула, а Клеменси трагично вздохнула. Из них троих только Модести, похоже, заметила, как помрачнели Хильда и Тео. Что-то случилось. Лотти уже встала, хотя сестры по-прежнему никуда не торопились. – Но сначала мне нужно найти мою одежду.

– Нет времени, – сказала Хильда, а Эдмунд одновременно с ней произнес:

– Ты и так одета.

Даже Эдмунд был настроен серьезно.

Лотти не привыкла пребывать в неведении. Всю жизнь она считала способность слышать чужие мысли проклятием. Но проклятие было частью ее самой. И теперь она почти машинально стянула с пальца блокатор.

– Но мое платье не подшито, – пожаловалась Клеменси.

– Быстрее.

На этот раз даже Констанс и Клеменси сообразили, что что-то не так.

Ответ обрушился на Лотти, стоило ей снять блокатор.

В ателье царили тишина и спокойствие.