Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

готова постоять за себя. Катя летела на врагов безудержной фурией, вытаскивала лезвия сабель ордынскими телами, чужой кровью освобождаясь от накопившихся болей, страданий и страха... Все причиненные смерти она посвятила памяти Варгана.

Характерница. Сестра Искра. «Дикая» Катя. Дочь Нестора Драка. Между ее грудью чернеет коловрат, а руки несут смерть!

Или мягкое прикосновение.

И вдруг ей сверкнуло: не было никаких противоречий! Она — мать и воительница одновременно. Две сущности в одном теле, как человек и зверь. Сильнее, чем когда-либо прежде! Ибо теперь есть, кого защищать. Разве не очевидно?

Простое сознание принесло ей утешение. Знать, кто ты, видеть, куда направляешься, понимать, зачем это – основа крепкого духа.

Разрубленный Гордиев узел мыслей уступил место усталости. Катя улыбнулась и тихо напевала:

Где хатенькая тепленькая,

Где ребенок маленький,

Там мы будем ночевать,

Ребеночка колыхать.

Несколько секунд она пыталась понять, что вырвало ее из сна, от чего так безумно стучит сердце, отчего лоб покрылся холодным потом...

А потом услышала.

- Доченька, - затолкала. - Доченька!

Девочка неохотно открыла глаза, клепнула спросонья, пытаясь понять, почему ее разбудили.

– Просыпайся!

Сон с Оли словно ветром сдуло: она разглядела лицо матери, подхватила и разделила ее тревогу. Не заплакала. Сжала в ручонках любимую игрушку — устроенную Савкой мотанку.

– Надо спрятаться. Хорошо?

На четвереньках проползли в тайник. Катя откинула краешек ковра, дернула за кольцо льда. Из погреба повеяло затхлой прохладой.

– Не бойся, – ее голос задрожал, и она проглотила комок в горле. – Ты уже здесь была. Помнишь? Можно спать на соломеннике.

Какой сон! Ее глазки круглые от страха. Которые болели от этого взгляда.

— Я скоро вернусь, доченька.

Так хочется успокоить ее! Но времени нет. От этого зависит их жизнь.

– Не бойся, моя хорошая.

Катя подхватила Олю, наклонилась, поставила на холодный пол.

– Ма-ма!

Улыбка на прощание.

- Люблю тебя, доченька. Не бойся.

Кольцо вырвало и отбросило, прикрыло крышку ковром, бросилось к оружию, которое всегда держало готовой к бою.

Они пришли перед рассветными сумерками, как тогда, в Буде. Окружили дом и медленно сжимали круг. Хотели заскочить врасплох, но их слишком много, и они не умеют передвигаться тихо.

Времени наряжаться нет, да и чертовски. Катя вскочила, прицелилась, разрядила оба пистоля в окно. Раздались крики, и она сразу пригнулась. Гром выстрелов брызнул беспорядочными пулями по стене над головой. В конюшне заржал Шаркань. Катя сжала зубы, уперлась ногами и подвинула кровать к двери, кое-как блокируя вход.

Успела насчитать не менее десятка. Пока руки перезаряжали пистоли, голова пыталась подсчитать, скольких она успеет подстрелить, прежде чем борзые перейдут к штурму.

Следующие шары полетели в противоположное окошко, и ответ не заставил себя ждать. Но одаренная волчьим зрением Катя попала, а ослепленные темнотой борзые лишь наделали дыр в оштукатуренной глине.

Насчитала более двух десятков. Шаркань умолк. В воздухе висела сплошная пороховая вонь, которая перебивала все остальные запахи. Чтобы с Олей все было хорошо, подумала Катя.

Она заряжала пистолет в третий раз, когда услышала новые звуки. Наступление остановилось? Характерница бросила беглый взгляд на двор. Зажигают факелы! Они хотели сжечь ее, а не тратить усилия на штурм!

Надо защитить Олю. Не дать поджечь дом, любой ценой!

Без колебаний Катя бросила пистоли, схватила сабли и прямо в ночной рубашке прыгнула в окно.

– Не занимай!

Ее встретил новый залп.

Может, это просто ночной ужас, и она проснется у дочери в постели, а вокруг будут сверкать сверчки...

Характерница упала на землю, перекатилась, подскочила к борзам, готовившим факелы. Удар, удар – один упал с отрубленной рукой, другой с пробитой грудиной, а Катя уже мчалась к следующим огням.

Почему, почему именно сейчас, когда вернулась надежда и рассвело будущее?

Без защиты стен, в белой ночной рубашке, на расстоянии нескольких шагов она превратилась в легкую цель.

Тело пропекает болью. Серебряные шары ни с чем не спутать: будто раскаленные штыки разрывают плоть и растекаются трутизной. Катя боли не замечает, думает только о дочери. Крутится, рубит, кричит так, что у них жижи трясутся: ее страх исчез в водовороте битвы. Не той, что была в Киеве, не той, что была в Буде, не той, что была под Осло... Теперь она наедине против десятков борзых, вооруженных серебром. В таком противостоянии ему не победить.

На пыльном черном флаге развевается очертание святого Юрия, пронизывающего копьем отвратительного волка.

Где-то глубоко в сгустке ее ярости трепещет надежда, что в самый трудный момент, как в легендах, вернется Северин и ватага, наскочат со спин, смешают ряды, уничтожат этих зловонных псов, которые не умеют сражаться, а побеждают только благодаря численному превосходству. Взгляните на них! Лица борзых перекошены от страха, некоторые забыли перезарядить ружье и держат его перед собой, как копье, ряды разбились и смешались... Нищие ничтожества! Не люди, а слизь! Ни у кого не было бы шансов в поединке против сестры Искры.

Но шайки нет. Помощь не придет.

Катя дерется одна, и это ее битва. В такт ударам сердца в ушах стучит кровь. Удар, удар, спасти Олю, удар, удар, раны отзываются битым стеклом, удар, удар, сабли собирают кровавую дань...

Шаркань замер на земле у конюшни, рядом лежит найдибеда с проломленным черепом.

Факелы догорают в траве, никто их не поднимает. Ноги вдруг теряют землю, сабли наливаются неподъемным весом, вырываются из потных ладоней... Нет! Еще не время! Оля! Катя рычит волчицей, выскакивает из залитой кровью ночной рубашки, уносится серым духом сквозь врагов.

Все они чьи-то сыновья. Кто ваши матери? Я плюю им в лицо.

Борзки пришли пешими, без лошадей ее не догнать. Катя потянет всех за собой, отведет подальше от дома, соберет в стадо, как погонщик, будет крутиться вокруг, нападать отовсюду, грызть поодиночке, свирепствовать, морочить... Ее битва далека от завершения.

Она – воительница, она – мать.

Кровь путается в меху, слепляется влажными пятнами. Раны от серебра не лечат даже обращение. Но это царапины! Трех убила она, одного Шаркань, четверо сильно ранены и выброшены из боя. Надо собраться с силой — и еще десять лягут жрать землю!

Замысел работает. Мужчина в широкополой шляпе приказывает преследовать ее. Катя выжидает, чтобы все двинулись за ней; борзые послушно рассыпаются цепью, перезаряжают ружья, идут следом. Только один остается и идет... Нет, не в дом. От сердца отлегло: пошел помогать раненым. Надо вернуться и убить его со всеми калеками, когда остальные