Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

– Да это же не решающая битва, ах ты господи, – сказала мама и принялась отцеплять Сашины пальцы. Это было нелегко. – Это так, стычка. Он свой дворец в любом случае рано или поздно отобьёт. Вот же заладила: «Мама, ты что, мама, ты что…»

К ним подошёл один из слуг – широкие шаги, коричневая куртка, такая огромная, что под ней поместились бы три-четыре Саши, – и, когда Ференц вскинул голову, спросил:

– Мой господин?

Глаза пустые, как плошки из-под желе. Желе мама обожала. Будут ли ей готовить его в замке у злодея?

– Ну не в лесу же, – отмахнулся Ференц. – Карел, что?

Карел попробовал ещё раз:

– Мой король?

– Да сказал же, без обращения. Что случилось?

– Мой… – Тут Карел медленно огляделся, будто нужное слово сидело где-то тут, на ветке, и нужно было его не спугнуть, как стрекозу. – Мой хозяин?..

– Ты издеваешься, – сказал Ференц. – Назови по имени.

Отец такого слугу уже отослал бы – жестом, без слов.

– Мой господин хозяин Ференц, – определился Карел, и мама перестала отцеплять Сашины пальцы от своего платья и просто шлёпнула Сашу по руке. – Ваш сын вот-вот прибудет.

– Как интересно, – сказал Ференц. – А зачем ему тут быть?

– Вам лучше знать.

– М-да?

И тут лес накрыло тенью. Как тучей – только эта туча летела очень быстро, мчалась, как пёс к хозяину. Или как пёс за добычей. Саша задрала голову – там, наверху, над соснами и елями, кто-то мчался по воздуху. Чёрные крылья. Хвост с шипами.

– Да ну, – сказал Ференц, – на моём…

– Он не может тут сесть, – сказала мама. – Маленькая поляна. Из-за сосен.

Она встала и тоже смотрела наверх. Пахло сажей и почему-то жареным мясом – сильнее, чем от костра. Саша всё ждала запаха дождя – на землю ведь упала тень и ветер поднялся, а значит, будет дождь, – но…

– Тьфу, – сказал Ференц, – что за день-то за такой. Птиц выгонишь, королева? Если они есть.

Мама зажмурилась, поводила рукой в воздухе – и лес взорвался птицами. Фонтан птиц. Они летели к маме – садились у ног, на плечи, на голову. Путались в волосах. Пищали и скрипели, и вопили так, что Саше захотелось закричать самой.

– Платье потом только выбрасывать, – сказала мама. – Эти комки пуховые давай держи-ка сам, – и сунула Ференцу двух птенцов с огромными головами и почти без пуха.

– Возьми ты, королевна, – попросил Ференц Сашу и передал птенцов ей.

И щёлкнул пальцами.

И воздух почернел.

– Надо было сказать, чтоб вы зажмурились.

Когда-то, мама рассказывала, в её юности у них с отцом были не очень-то почтительные слуги, поэтому маме приходилось самой проверять, стёрта ли пыль со шкафов. В первый раз она стёрта не была, и на маму обрушился шквал пыли. А тут сыпался пепел. Саша закашлялась и зажмурилась. Птицы вопили. Сколько же вымывать теперь из волос. Горечь на языке.

– Фу, бедный лес, – сказала мама. – И не жалко силы тратить?

– Да ты же потом восстановишь, скажешь, нет?

– И муж мой только что убедился, что мы здесь.

– Никто никогда не суётся в лес с разбойниками.

Теперь они все стояли на проплешине – на пустыре, если точней. Деревья шумели в двадцати, тридцати, пятидесяти шагах. Ветер не унимался. Слуги Ференца переглядывались и кивали друг другу, будто чего-то такого и ожидали.

– Мама, – начала Саша, – а там, наверху…

– Да, да, – сказала мама, выдёргивая прядь волос из когтей скворца. – Да, детка, там дракон.

– Нет, – поправил Ференц. – Там мой сын в первую очередь.

Глава 19

Какой ещё сын? Его сын – дракон и есть?.. Птенцы рванулись из Сашиных рук, и птицы тучей полетели – выше, дальше, огибая дракона слева и справа, сверху и снизу, так, что его в какой-то момент и не стало видно. Ференц куда-то переправил птенцов ещё одним щелчком, и во всём этом гвалте, и перьях, и бело-жёлтом помёте на сером пепле Саша еле заметила, как дракон спустился. Спикировал как-то очень быстро, как сова за зайцем, и приземлился, когтями и крыльями пропахав землю, снова взметая пепел. Цвета дракон был чёрного. Морда в пятнах потрескавшейся потемневшей лавы – тут и там, как в язвах. Глаза – как костёр, который горел сотню лет назад. Который видишь во сне. Саша сделала шаг вперёд.

А потом с дракона, который склонил голову перед Ференцем и тяжело дышал, – потом с него скатился мальчик в чёрном и упал на землю. Дракон весь задрожал – земля под ними задрожала тоже – и взмахнул хвостом. Как кот. Сашу обдало жаром – опять как если подойти к костру. Всё в это упирается. Мама зачем-то так вцепилась ей в ладонь, что Саша дёрнулась.

– Тихо, тихо, – сказал Ференц и погладил драконий лоб. – Ну, только не дыши на нас. Хороший, хороший мальчик. А вот кое-кто – не очень. – Он кивнул в сторону этого, скатившегося, который так и лежал на спине, раскинув руки. Надо бы к нему склониться, и обтереть лоб и губы ледяной водой, и спеть… да ну, что это с ней?

Пока она не понимала, чего хочет, пока смотрела на себя драконьими глазами, над мальчиком склонился всё-таки сам Ференц. Плюхнулся на колени, прямо в пепел, и сказал:

– Только попробуй мне не очнуться. Умник века.

– Что с ним? – Мама всё не сводила глаз с дракона, шагнула назад, но, даже спрашивая, не повернула головы. Дракон на неё не смотрел. Он медленно, медленно лёг на землю и закрыл глаза.

– Приласкайте его, – попросил Ференц, а сам уже держал ладонь на лбу у мальчика и его голову пристроил к себе на колени. Мальчик, конечно, был ужасно бледный, а может, чёрные волосы были виноваты; из носа как-то стремительно скатилась красная капля. Фу. – Приласкайте, принцесса или королева. Это хороший дракон.

Маму передёрнуло. Она отряхнула юбку – вот уж бесполезно, только ладони извозила в вездесущем пепле – и уточнила:

– И он нас и похитит?

– Нет, вряд ли. Он не любит всадников, а в когтях, ты уж мне поверь, передвигаться неудобно.

– Почему ты его не используешь в битвах?

– Когда-то использовал. Он уже старый, спит себе и спит.

– Я надеюсь, – сказала мама, и видно было, что ей хочется боком отойти, подобрав юбку, а вовсе не прикасаться к этому существу, – что он не испепелил наш гарнизон.

– Который нынче обитает в моём замке?