Усадьба «Медвежий Ручей» - Алла Белолипецкая

Узреть им предстояло иное.

Когда часы на лестнице пробили девять раз – хрипло, ржавым басом, – в конце двора воздух пошёл вдруг змеистой зыбью. В той стороне находился ледник, куда поместили тело Левшина-старшего. И стояли вразброс хозяйственные постройки, где сейчас, вероятно, никого из прислуги не было. Так что никто, кроме самой Зины и Эрика, не увидел, как от земли примерно на высоту человеческого роста начали подниматься яркие, будто осенние цветы, сполохи света. То есть это поначалу девушка решила, будто видит свет. Но быстро осознала свою ошибку: из-под земли змеиными языками начал сочиться огонь.

Зина охнула и отпрянула от окна – уже представляя себе, как пламя побежит вприпрыжку по сухой траве и в мгновение ока доберётся до стен дома. В ушах у девушки снова зазвучали слова утреннего пророка-невидимки: «Вы все изжаритесь заживо!» А Эрик Рыжий, который до этого лежал, подвернув под себя лапы, резко вскочил, выгнул спину дугой и даже не мяукнул – издал низкое протяжное гудение. Шерсть его поднялась дыбом, и кот иллюзорно увеличился в размере раза в полтора. Явно приготовился устрашать неведомых недругов.

Однако никаких огневушек-поскакушек во дворе не появилось. Этот огонь, как ни странно, ничего не поджигал, по крайней мере – пока. Сухая трава, которой он касался, просто-напросто чернела – не загоралась, а белёные стены ледника всего лишь покрывались сажей.

– Любаша! – крикнула было Зина. – Нужно предупредить…

Но закончить фразу она не успела. Во-первых, языки пламени сами собой втянулись обратно в землю, не причинив сколько-нибудь существенного вреда. А во‐вторых, девушке послышалось, что на небольшом отдалении, где-то на краю усадьбы, возник влажный шелест: шум дождя. И она затаила дыхание, ловя эти звуки.

3

Агриппина Федотова держала в руках вылепленного ею глиняного человечка. Выглядел он так, что ухмылялись и городовые, полулежавшие на траве возле усадебных ворот, и Алексей, который сидел, устало ссутулившись, на облучке тройки. Да и сам Иван Алтынов едва подавил смешок, когда получасом ранее Зинина бабушка изваяла этакую фигуру из глины, за которой пришлось ехать к гончару в Троицкое. Купеческий сын при виде действий Агриппины поначалу решил: та вознамерилась создать подобие голема. Однако он не угадал.

Впрочем, не угадал он и насчёт другого. Огненная завеса, окружавшая Медвежий Ручей, после захода солнца никуда не исчезла – всего лишь перешла в другую ипостась. Теперь она являла собой слой огня, который горел, ничего вокруг не сжигая. И потому не было ни малейшей надежды, что он погаснет, когда иссякнет то, что его питает. Пожалуй, ширина новой огненной завесы составляла не более двух-трёх вершков; однако поднималась она так высоко, что верхушки вековых лип, росших рядом, просвечивали сквозь лучезарную чадру. Иван, быть может, счёл бы эту картину красивой – если бы от жара, источаемого огненной стеной, у него не начали слезиться глаза.

Ошибся он в своих расчётах и когда надеялся на ночной дождь в усадьбе. Никакие осадки на землю не пролились – как и предполагала Агриппина. Однако теперь она явно собиралась исправить положение.

Глиняная фигура, которую Зинина бабушка положила на небольшой травяной пригорок, размером была примерно с новорождённого младенца. Однако изображала она вовсе не ребёнка: являла собой уменьшенную копию взрослого половозрелого мужчины. Хотя, конечно, не вполне пропорциональную: с фаллосом таких размеров, что он вздымался вверх на добрых пол-аршина. Как видно, такое оснащение мнимого голема составляло неотъемлемую часть Агриппининого обряда.

Рядом с глиняным человечком, явно страдавшим приапизмом, Зинина баушка поставила деревянную шайку, до краев наполненную водой. Позаимствовала её на постоялом дворе в Троицком, где они сняли для себя комнаты. И теперь, бережно взяв псевдоголема двумя руками, она его в эту шайку погрузила – опустила на самое дно. А потом, несказанно удивив Ивана, начала голосом плакальщицы приговаривать:

– Ой, Герман, Герман! Умер Герман от засухи ради дождя! [6]

Купеческий сын с трудом удержался, чтобы не спросить, почему она нарекла маленького Приапа именно Германом? Но прерывать ведунью явно не следовало ни под каким видом. Тем более что по лицу её потекли самые натуральные, неподдельные слёзы. Вытащив так называемого Германа из воды, она подержала его несколько секунд над шайкой, а потом утопила повторно – с той же присказкой. После чего совершила это действо ещё раз. И ещё. И ещё.

Поначалу ничего не происходило. И купеческий сын решил уже: обряд Агриппины не принёс никакого результата. Но после шестого или седьмого погружения глиняного человека в воду ощутил вдруг на своём лице дуновение свежего ветерка. Влажного ветерка. Так что жар, исходивший со стороны усадьбы, сделался почти терпимым. Алексей тоже что-то такое почуял: запрокинул лицо к темнеющему небу, стал пристально в него вглядываться.

Агриппина тем временем продолжала творить своё ведовство. И вот – Иван увидел, как с запада, где по небу ещё бродило красноватое закатное сияние, к ним стало приближаться плотное пятно густо-синего цвета. Оно чуть ли не летело по небу. Так что купеческий сын подумал даже: а может, это не дождевая туча, а огромная стая большекрылых птиц? Однако потом в подбрюшье этого пятна разом просияло с полдесятка несоразмерно больших молний. Казалось, они стремятся пробить насквозь саму ночную тьму, пронзая её зигзагами.

А затем – затем хляби небесные разверзлись. И с высоты на землю хлынул даже не ливень, а как будто невесть откуда взявшийся горный поток. Запряжённые в тройку лошади взволнованно заржали. Алексей натянул поводья, но продолжал при этом запрокидывать лицо – с наслаждением подставляя его дождю. Агриппина прекратила наконец макать Германа в шайку – с величайшим пиететом положила его на траву рядом с собой. А сам купеческий сын блаженно раскинул руки, позволяя дождю промочить себя до последней нитки.

Вот только длилось его блаженство недолго – лишь до того момента, как он поглядел на городовых, изнывавших за воротами усадьбы. И взиравших на потоки дождя с выражением вожделеющей зависти. Ибо там, где они находились, ни капли влаги с небес не пролилось.

4

Зина видела, как небо рассекают молнии; света в столовой она так и не зажигала. И слышала раскаты грома – совсем не отдалённые. Но что было в них проку, если налетевшая гроза даже краешком своим не зацепила Медвежий Ручей? Котофей, который так и не успокоился после тех непонятных вспышек во дворе, теперь соскочил с подоконника и принялся метаться по столовой – словно просил, чтобы его выпустили. Однако Зина уж точно не могла позволить,