Шут - Ник Гернар

за репутацию? Что ж, она у нашей семьи потрясающая. А теперь станет еще лучше. Мало было маньяка-убийцы в роду, так теперь еще появился Иуда. Правда, маскирующийся под Авраама, который не продает родную кровь, а приносит в жертву во имя великой идеи, но сути это не меняет.

Дед откинулся в кресле, и в его глазах вспыхнул холодный огонь. Не гнев, а нечто более острое — оскорбленная гордость.

— Иуда? — он фыркнул, и звук этот был сухим и безжизненным, как треск ломающейся кости. — Не тебе, мальчик, рассуждать о жертвах и предательствах. Ты понятия не имеешь, чем приходится жертвовать, чтобы удержать хоть что-то в этом прогнившем мире. Не деньгами, не комфортом. Частью собственной души. По крупице. Каждый день.

Ян поднялся с дивана. Подошел к столу. Под пристальным взглядом деда взял со стола графин, плеснул в стакан золотистую жидкость с густым ароматом дорогого алкоголя. Сделал глоток, поморщившись от боли — разбитые губы запылали от прикосновения к ним коньяка.

— В самом деле? — насмешливо проговорил он. — Тебе есть, чем жертвовать?

— Щенок… — проговорил старик, с нескрываемой яростью глядя в упор на Яна. — Скалишь зубы на того, кому обязан своей жизнью, знаниями, генетикой — всем, что ты имеешь!..

— Увы, но ты просчитался, — сказал Ян, и в этот раз в его словах прозвучала искренняя горечь. — Если ты хотел марионетку, тебе следовало бы научить меня бояться. Впрочем, учитывая наследственность Яворского, не думаю, чтобы это было возможно. В любом случае в конечном итоге вы совместно с моим отцом создали оружие, которое оказалось умнее и сильнее своих создателей. И теперь, когда ты решил его наконец уничтожить, вдруг обнаружил, что оно нацелено в твой собственный лоб. Сочувствую. Это неприятно. Но ничем не могу помочь. Ты сказал, я стою одной ногой на том свете? Вот только… — он наклонился к деду, и его шепот был подобен шипению змеи. — Я там не один. Вместе со мной одной ногой на том свете находятся и твои права на мое наследство, и вся твоя империя в России. И мы все трое умрем в один день, как большая и счастливая шведская семья.

Ян выпрямился и со стаканом в руках направился к своему дивану, продолжая:

— Ты накачал меня присадками, ты пытаешь меня уже больше суток, как можешь, но результата нет и не будет. Это бесполезно. Потому что я умею терпеть боль. И причинять ее — тоже.

Богдан Романович Данилевский аж побелел от ярости.

— Я уже устал повторять, что готов сделать невозможное и спасти тебя от суда и тюрьмы, которых ты более чем заслуживаешь!..

— А я устал повторять, что мне этого мало, — заявил Ян, усаживаясь. Неловкое движение заставило его поморщиться. — Мои условия остаются прежними. Ты отпускаешь меня и моих людей живыми и здоровыми, прикрываешь нам спины и довольствуешься половиной компании Яворского, которую я готов продать тебе за символическую плату. На этом расходимся. На этот раз — навсегда. В противном случае через сутки в деловом инфополе случится ядерный взрыв под названием «головокружительное падение пана Богдана Данилевского из князи в грязи».

Дед впервые пошевелился. Он откинулся на спинку своего кресла, и желтый свет лампы упал ему прямо в лицо. И Ян увидел не гнев, не досаду, а что-то другое. Усталое, почти профессиональное любопытство.

— Ты ведь давно готовил этот ход. Не так ли? Собирал информацию, поднимал связи. И ждал логичного момента, когда я решу наконец-то забрать то, что тебе никогда не было нужно — компанию твоего отца. Чтобы ударить. Хотел бы я знать, откуда в тебе столько ненависти ко мне?

— Как мы оба видим сейчас, не безосновательной, — усмехнулся Ян. — Я знал, что однажды ты покажешь свое настоящее лицо. И оно окажется… очень некрасивым. Правда, тогда я еще не знал, что кроме компании ты еще интересуешься интерфейсами. Иначе… — его губы брезгливо дернулись, как будто он снова окунул их в коньяк. — Не подставил бы других под удар. Хочешь знать, как давно я тебя ненавижу? С двадцати двух лет, — сообщил он, играя напитком в стакане. — А если еще конкретней, с момента вступления в права наследования. Яворский оставил мне очень много интересных документов — наверное, для того, чтобы доказать, что нет на свете человека, который не заслуживал бы смерти. Так что… Я многое знаю, дед, — мрачно усмехнулся Ян. — Как и на каких условиях ты продал ему мою мать в качестве племенной кобылы для спаривания. Как по истечении трех лет с момента моего рождения забрал ее обратно, а меня оставил согласно договору. Как мать унижалась перед этим ублюдком и перед тобой ради права вернуться к сыну, на любых условиях. Как повесилась в собственной спальне в день моего пятилетия, когда Яворский прислал ей видео моего первого родео по пустоши. Юрок он в тот день не нашел, так что в ход пошли вольники. Его помощник держал меня за руки, чтобы я не мог ими закрыть глаза или уши, пока отец демонстрирует сыну свои удивительные способности. Ты знал, что при мгновенном отделении головы от тела она еще добрую минуту живет своей собственной жизнью? Низшие двигательные центры в спинном мозге и периферические нервы могут оставаться активными, отчего голова двигает челюстью, гримасничает и шевелит глазами. Я узнал об этом в пять лет. Если бы не Давид, мне бы вряд ли удалось вырасти человеком. Первый рифт — в сопровождении Давида Георгиевича, в семь лет. Первое убийство — в восемь. До двенадцати лет я жил только одной единственной мыслью, одной целью. Как ты сказал обо мне? Обиженный мальчик? О да, я был очень обижен. Ты же не думаешь, что Яворский и правда стал жертвой несчастного случая? А потом появился ты, великий благодетель, единственный родной человек на всем белом свете. Да ты показался мне почти спасителем Иисусом после того ада, что я видел! До тех пор, пока я не узнал, что это мой Иисус создал для меня этот ад. Ради инвестиций, которые должны были спасти тебя от банкротства. И после этого ты спрашиваешь, за что я тебя ненавижу⁈

Ян остановился. Медленно выдохнул, возвращая контроль, который в сущности и не терял.

Он рассказывал о себе деду, как о чем-то отвлеченном и давно пережитом, хоть и болезненном.

— Если бы я знал об этом с самого начала, возможно, остался бы Яворским, — неопределенно пожал плечами Ян. — В конце концов, когда-то отец был очень умным, властным и могучим человеком. Но его изуродовали репликации, рифты