Железный Ворон - Ярослав Мечников

Я убрал палец.

— Заказчик, — сказал я абсолютно спокойно, глядя в его полные ужаса и боли глаза. — Имя. Сейчас. Или следующий клинок войдёт чуть выше.

Пленник корчился и скулил, из-под маски доносились всхлипы.

— Н-нет заказчика! — выкрикнул он. — Мы не работаем на заказ! Мы служим… мы служим Магистру!

— Магистру чего? — надавил я. — Говори!

— Магистру… Химер… — простонал он. — Он… он создаёт… совершенство… Ему нужны… лучшие части… сильных магов…

Он посмотрел на свёрток с отрубленной рукой.

— Эта рука… принадлежала студенту, которого выписали вчера… он был слаб, но у него был дар к регенерации… идеальный материал…

Он замолчал, тяжело дыша. Он выдал всё, что мог.

Я слушал его, и информация медленно укладывалась в голове. Культ. Создание гомункула. Охота за «материалом». Это было безумно.

Я вздохнул. Жестокость сработала, но она оставила неприятный осадок.

— Теперь главный вопрос. — Я снова сфокусировался на нём. — Тот студент. Кажется, Шуйский, да? Как он с этим связан? Вы ему угрожаете? Почему он вам помогает? Он работает за деньги?

Я усмехнулся.

— Зачем ему деньги, если он княжич и может купить всех ваших «Химер» одним щелчком пальцев?

Пленник истерически, сдавленно хихикнул сквозь боль.

— Купить? Деньги?.. О, щенок… ты ничего не знаешь…

Он сплюнул на пол.

— Шуйские… они по уши в долгах. Их Род угасает. Их шахты с лунным камнем истощились. Они уже заложили половину своих земель, чтобы поддерживать видимость величия. Этот мальчишка, Костя, — он младший сын. Ему не достанется ничего, кроме долгов. А он любит красивую жизнь. Карты. Девочек. Дорогое вино. Наш Магистр просто… предложил ему способ оплачивать его маленькие слабости. А он за это поставляет нам «материал» из лазарета, куда у него, как у будущего целителя, есть доступ.

Он снова закашлялся.

— Он не первая наша пешка в этой Академии. И не последняя.

Теперь картина стала полной. И гораздо более грязной, чем я мог себе представить. Долги, пороки, предательство… всё это скрывалось за блестящими фасадами Великих Родов.

— Так… Ясно, — произнёс я медленно, обдумывая услышанное. Гниль. Везде была гниль.

Я поднялся с корточек и посмотрел на пленника сверху вниз.

— Если ты думаешь, что вопросы закончились, ты ошибаешься.

Я сделал паузу, давая ему прочувствовать момент.

— Главный вопрос. Над всеми главными вопросами, вместе взятыми. — Я наклонился к нему, и мой голос стал тихим и очень личным. — Как ты думаешь, что мне с вами теперь делать?

Пленник замер. Этот вопрос, похоже, напугал его больше, чем «Эфирный клинок». Одно дело — отвечать на вопросы о других. И совсем другое — размышлять о собственной участи.

В его глазах, которые я видел через прорези маски, мелькнула настоящая, животная паника.

— Я… я не знаю… — пролепетал он. — Вы… вы же студенты… аристократы… Вы должны… сдать нас страже… так положено…

Я молчал. Долго. Тишина в подвале стала плотной, тяжёлой. Я смотрел на перепуганного пленника, а затем медленно поднялся и повернулся к своим спутникам.

— Ну, а вы что скажете? — мой голос был спокойным, почти безразличным. — Человек вот хочет, чтобы его сдали страже. Считаете, это будет правильно?

Я сделал паузу, давая им обдумать вопрос. Лина выглядела растерянной. Дамиан — задумчивым.

— Ведь если они здесь… — я снова бросил ледяной взгляд на пленников, — … прямо сейчас сдохнут, как свиньи…

Я говорю это, и сам поражаюсь своим словам, этой холодной ярости, что сама по себе льётся из меня. Это не я. Или… уже я?

— … то никто ничего не узнает. И никому не будет до них никакого дела. Так ведь?

Моё предложение повисло в воздухе. Жестокое, но по-своему логичное.

Первой не выдержала Лина.

— Убить их? — прошептала она, и в её глазах был ужас. — Алексей, нет… Мы не можем… Мы не убийцы.

Она посмотрела на меня, словно не узнавая.

Дамиан же отреагировал иначе. Он не выглядел шокированным. Он выглядел… заинтересованным.

— Убить их — это чисто, — сказал он своим ровным, аналитическим тоном. — Но неэффективно. Если они просто исчезнут, их Магистр пришлёт новых. Более сильных. Он не будет знать, с кем имеет дело, и просто увеличит напор. Мы станем для него невидимой проблемой, которую нужно устранить любой ценой.

Он подошёл ко мне.

— А вот если… отпустить одного из них… — он посмотрел на связанного пленника, — … тогда Магистр получит послание. Он получит своего напуганного, покалеченного солдата, который расскажет ему всё. Расскажет о студенте Воронцове, который плетёт «Коконы» и твердеющие хлысты. О княжне Полонской, которая ослепляет светом. И о княжиче Одоевском, который владеет «Некротической печатью».

Он усмехнулся своей кривой усмешкой.

— Он будет знать, кто мы. Он будет знать, что мы — не просто «щенки». И он будет вынужден действовать осторожнее. Он будет бояться. Страх — лучшее оружие, Воронцов. Гораздо лучше, чем смерть.

Он предложил третий вариант. Не сдать страже. Не убить. А отпустить. Превратить пленника в живое послание. Это была дерзкая, опасная и по-своему гениальная идея.

Я слушал Дамиана, и его слова ложились на моё собственное чувство азарта, как масло на огонь. Это было опасно. Это было безумно. И мне это нравилось.

Я посмотрел на пленника. Потом снова сел перед ним на корточки.

— Ну хорошо, — сказал я медленно, и на моих губах появилась нехорошая улыбка. — Допустим. Одного отпустить.

Я посмотрел ему прямо в прорези маски.

— А второго?

Мой вопрос повис в звенящей тишине подвала.

Лина замерла, понимая, к чему я клоню. Дамиан же чуть склонил голову набок, с интересом ожидая, к какому выводу я приду.

Пленник дёрнулся. Он всё понял.

— Н-нет… — прошептал он. — Вы… вы не можете…

Я поднёс свой указательный палец прямо к его лбу, к тому месту, где маска прилегала к коже. Он дёрнулся, пытаясь отстраниться, но путы держали его крепко.

— Знаешь, — проговорил я тихо, почти медитативно, — я тут сейчас подумал… а магом быть — правда очень интересно. Вот, кажется, да, всего лишь палец… ну что такого. А на самом деле… в нём сила.

Я почувствовал, как на кончике моего пальца, в миллиметре от его кожи, начинает концентрироваться энергия. «Эфирный клинок». Он это тоже почувствовал. Его тело забилось в конвульсиях от ужаса.

Я вёл себя так,