Из стали и соломы - Эрика Айви Роджерс

собственным, многократно его усиливая. Шарлотта с трудом сглотнула, отказываясь поддаваться. Эти эмоции были настоящими, но принадлежали не ей. Добравшись до Уорта, она потянула его за рукав плаща.

– Люди глазеют, – прошептала она. – Давай вернемся вечером.

– Ты это чувствуешь? – спросил Уорт, не сводя взгляда с призрака.

В десяти футах от них тот парил над кучкой пыльных костей. Хотя его края были нечеткими, очертания призрака казались достаточно плотными. Он низко склонил голову и вскинул плечи, словно хотел броситься на незваных гостей.

– Я его вижу, – ответила Шарлотта, – и он кажется очень расстроенным.

– Под этим… – Голос Уорта сорвался, и он потер грудь кулаком. Слеза упала с его густых ресниц, побежала вниз по щеке и исчезла в темной щетине. – Великое горе.

Толпа за их спинами подбиралась ближе, любопытство брало верх над осторожностью. Шарлотта прикусила губу и попыталась сосредоточиться. Ее горе вспыхнуло с новой силой, стоило запаху, густому и горькому, словно хвойная смола, наполнить склеп, но затем по воздуху поплыл аромат лаванды, его завитки осторожно потянулись к призраку, когда Страж начал напевать мелодию упокоения.

Недоверчивый смешок слетел с губ мужчины из Гильдии Упокоения.

– Пастор, – прошептал он.

– Пастор, – эхом отозвался кто-то из толпы. – Он проснулся!

Уорт шагнул вглубь склепа, игнорируя голоса за спиной, но взгляд Шарлотты метался между ее Стражем и толпой. Жители столицы с благоговением наблюдали, как Уорт устремил вперед свою силу, окутывая ею призрака так, словно пеленал ребенка. Горе хлынуло в сторону Шарлотты, но оно не могло сравниться по силе с контролем Уорта. Призрак содрогнулся, затем съежился и упокоился в костях с громким вздохом.

Уорт пошатнулся, и Шарлотта придержала его за локоть. Он накрыл ее ладонь своей и устало улыбнулся в ответ. Над толпой за их спинами повисла тревожная тишина, когда, обнажив оружие, вперед выступили восемь солдат гвардии кардинала.

– Шарлотта Сэнд, – произнесла одна из гвардейцев, стоявшая в центре шеренги.

Наполовину сбритые волосы женщины почти идеально совпадали по цвету с ее мундиром – красный цвет элитных воинов кардинала было ни с чем не спутать. В серебре ее лейтенантского наруча отразились лучи утреннего солнца, наконец пронзившие облака. Голос женщины звучал непринужденно, чего нельзя было сказать о языке ее тела: костяшки пальцев побелели от того, как сильно она сжимала рукоять своего клинка, а когда она повернулась к Уорту, по вискам у нее покатились капельки пота.

– Снимите капюшон, сэр.

Уорт откинул ткань с лица, открывая чужим взорам крепко стиснутые челюсти и фиолетовые глаза. Взбудораженные крики толпы смешались с вопросительными, и половина красных мундиров повернулась, чтобы не дать людям подойти ближе. Лейтенант подбородком указала в сторону дворца:

– Вы оба пройдете с нами.

Уорт склонил голову набок:

– Вы арестовываете нас, лейтенант?

Улыбка женщины не отразилась в ее глазах.

– Можете считать это дружеским сопровождением, – сказала она, повернувшись к Шарлотте. – Кардинал ждет.

Лейтенант вернула меч в ножны и жестом велела Шарлотте и Уорту ступать впереди. Они вместе направились к Пуант-дю-Пале, где располагался дворец, а за ними по пятам шагали восемь красных мундиров. Уорт усмехнулся, и Шарлотта проследила за его взглядом, направленным на тень, мелькнувшую на крыше. Рене стоял, привалившись к осыпающейся дымовой трубе, уголок его губ был приподнят в едва заметной улыбке.

– Кажется, его слишком сильно забавляет наше затруднительное положение, – прошептала Шарлотта.

Ее Страж проворчал что-то себе под нос, и нечто похожее на чувство вины мелькнуло в его аметистовых глазах.

– Мне жаль, Шарлотта, – сказал он. – Это был опрометчивый поступок.

– Ты сделал то, что должно, – отозвалась Шарлотта. – Но я позволю тебе самому придумать, как не дать кардиналу выпотрошить тебя в то же мгновение, как она нас увидит.

Голубая вспышка привлекла их внимание, когда мужчина из Гильдии Упокоения поравнялся с ними.

– Кардинал этого не сделает, – сказал он тихо, чтобы красные мундиры его не услышали.

– Объясни, – попросил Уорт.

Мужчина выглядел до крайности измотанным. Если бы Шарлотте предложили угадать, она предположила бы, что это вызвано не сегодняшними событиями, а скорее долгими часами, проведенными вблизи склепов. Видимо, старые призраки влияют на него так же, как на нее.

– Кардинал хочет, чтобы склепы очистили от всех призраков, – сообщил он. – Мы недостаточно сильны для этого. Но люди видели, что ты там сделал. Так что кардинал не может позволить себе запереть твое сердце под замок.

Шарлотта изо всех сил старалась подражать уверенному шагу своего Стража. Она не знала точно, могут ли они доверять мужчине из Гильдии Упокоения, но в это мгновение отчаянно надеялась, что он был прав.

19. Люк

Когда Люк открыл глаза, первым, что он увидел, была изнанка балдахина над его кроватью, а первым, что почувствовал, – мучительная головная боль. Обычно эль или вино, которое он пил, было разбавлено водой, но Люк предполагал, что вряд ли чувствовал бы себя хуже, если бы напился до беспамятства, вместо того чтобы получить удар кулаком по лицу от Ракель Сен-Клер.

Он сел и осторожно провел пальцами по подбородку. Как, во имя всего святого, эти негодяи сумели затащить его сюда и не попасться охране? Их, по крайней мере, должен был заметить Годо, если, конечно, старик не задремал перед камином, дожидаясь возвращения Люка. Он ни капли не сомневался, что они не могли воспользоваться главным входом во дворец, но мысль о том, что кто-то тащил его вверх по стене четырехсотфутовой башни, казалась нелепой.

Он снял мундир, и на пол упал измятый лист бумаги.

Как думаешь, твои боги хранят безмолвие, даже когда…

Люк смял лист, и его глаза метнулись к алтарю, где статуэтки Матери и Отца были уложены в очень неприличной позе.

Дети. Все до единого члены Ордена Стражей были детьми.

Люк поставил статуэтки своих богов на положенное им место, поцеловал свои пальцы, моля о прощении, и только тогда набрался смелости глянуть в зеркало. Клинок Сэнд оставил царапину вдоль его воротника, и пускай его голова болела, Люк был поражен самоконтролем Ракель Сен-Клер. Удивительная способность – вырубить человека, при этом оставив лишь едва заметный синяк. Люк надеялся, что никто не заметит след от удара и ему не придется объяснять, как он попал в засаду, устроенную Шарлоттой Сэнд, как его без сознания притащили в его собственную постель, как, проснувшись, он увидел своих богов в позе, больше подходящей для спаривания скота в сарае.

И все же губы Люка изогнулись в улыбке. Только когда дамы симпатичные.

Эти слова мгновенно выбили Сэнд из колеи. Когда она прижала свой клинок к его шее, Люк сделал один глубокий вдох и позволил ее близости успокоить бурю, бушующую у него внутри. Даже в гневе она не могла сравниться с темнотой, с которой Люк сражался всю свою жизнь. Она ни капли не походила на тени, которые витали на краю его сознания, пытаясь отыскать путь внутрь.

Поэтому всего на мгновение, вместо того чтобы сражаться с тьмой, он погрузился в покой, который дарила Сэнд, и позволил ей сделать это за него. И он наслаждался каждой секундой, когда ее тело прижималось к его, – и весом ее клинка в том числе.

Люк подошел к окну и рывком распахнул его в надежде, что прохладный ветер прочистит ему голову. То, что Шарлотта Сэнд несла в себе живительную правду и орудовала ею, как кинжалом, не должно иметь значения. Люк не должен помнить точный рисунок этих глупых веснушек, усеивавших ее нос так, словно у богов не хватило времени, чтобы расставить их аккуратно. И он определенно не должен помнить, как она прикусила пухлую нижнюю губу.

Что-то напряглось в животе у Люка, и ревущая волна жара разлилась по его венам. Он захлопнул окно и развернулся, когда на него снизошло понимание.

Отец, прости, он желал ее.

Люк вошел в умывальню и холодной водой омыл изможденное лицо. Он подался вперед, руками опершись о деревянную столешницу туалетного столика, и закрыл глаза.

Он хотел ее и использовал ее способности. Не так, как во времена их детства, когда