Память на продажу - Эдуард Сероусов

– Как я могу доверять тебе? – спросил он. – После всего, что ты сделала?

– Не можешь, – просто ответила Мойра. – И не должен. Но этот энграмм подлинный, без модификаций. Моё настоящее воспоминание о дне, когда ты появился на свет.

Она подошла к небольшой консоли в углу комнаты и активировала иммерсивную систему – более компактную версию стандартных капсул для просмотра воспоминаний, но, очевидно, гораздо более продвинутую.

– Решать тебе, – сказала она, помещая энграмм в приёмник. – Но разве не за этим ты пришёл? За правдой о себе?

Элиас понимал, что рискует. Но Мойра была права – он пришёл за правдой. И если цена этой правды – риск нового обмана, он был готов её заплатить.

– Хорошо, – решительно сказал он. – Покажи мне.

Он сел в кресло иммерсивной системы, и Мойра активировала процесс интеграции. Мир вокруг него растворился, уступая место новой реальности – воспоминанию, которое должно было показать его истинное начало…

Больничная палата, но не обычная – высокотехнологичная, с передовым медицинским оборудованием. Яркий свет, запах антисептика, приглушённые голоса медицинского персонала. Ощущение физической боли, смешанной с эйфорией триумфа.

Мойра Девлин, молодая, с каштановыми волосами без седины, лежит на медицинской кровати, её лицо покрыто потом от усилий. Но в её глазах – тех самых серых глазах, что унаследовал Элиас – нет типичного для новоиспечённой матери умиления. Есть научный интерес, нетерпение и что-то похожее на торжество.

– Покажите мне его, – требует она, и медсестра передаёт ей новорождённого ребёнка, завёрнутого в белое одеяло.

Мойра смотрит на младенца с выражением, которое трудно однозначно интерпретировать. В нём смешаны гордость учёного, завершившего важный проект, и проблески чего-то более глубокого, более человеческого.

– Субъект E-7, – произносит она, и медсестра бросает на неё странный взгляд. – То есть, Элиас, – поправляется Мойра. – Элиас Девлин.

Она осторожно касается лица ребёнка, изучая его черты с почти благоговейным вниманием.

– Идеально, – шепчет она. – Генетически оптимизирован для максимальной нейропластичности и когнитивного потенциала. Ты станешь величайшим достижением проекта «Эволюция», мой мальчик.

В палату входит мужчина, и Элиас с шоком узнаёт молодого Марселя Торна. Он подходит к кровати и смотрит на ребёнка с выражением, в котором читаются смешанные чувства – восхищение, беспокойство и что-то похожее на нежность.

– Он прекрасен, Мойра, – говорит Марсель. – Но не забывай, что помимо научного значения, это ещё и ребёнок. Наш ребёнок.

Мойра бросает на него холодный взгляд.

– Не сентиментальничай, Марсель. Мы обсуждали это. E-7 – не просто ребёнок. Это следующий шаг эволюции, первый представитель нового поколения людей с оптимизированной нейронной архитектурой.

– Его зовут Элиас, – мягко, но настойчиво поправляет Марсель. – И каким бы особенным он ни был, он заслуживает нормального детства.

Мойра не отвечает, возвращаясь к изучению младенца. Она аккуратно разворачивает одеяло и осматривает крошечное тело с профессиональным вниманием.

– Все физические параметры в норме, – констатирует она. – Но настоящие тесты начнутся позже, когда его мозг начнёт активно формировать нейронные связи. Мы будем документировать каждый этап, каждый прогресс.

– Мойра, – в голосе Марселя звучит предупреждение. – Мы договорились. Никаких инвазивных процедур до достижения им сознательного возраста и возможности дать информированное согласие.

Глаза Мойры сужаются.

– Наука не ждёт, Марсель. Раннее детство – ключевой период формирования нейронной архитектуры. Если мы упустим это время, многие данные будут потеряны безвозвратно.

– Мы можем наблюдать и документировать без вмешательства, – настаивает Марсель. – Неинвазивные методы сканирования, стандартные тесты развития. Но никакой модификации сознания, никаких экспериментов с памятью. По крайней мере, пока он не вырастет.

Мойра не отвечает, но в её глазах появляется расчётливое выражение. Она снова заворачивает ребёнка в одеяло и передаёт его Марселю.

– Подержи его, пока я отдыхаю, – говорит она. – Завтра начинаем базовое неврологическое картирование.

Марсель принимает младенца с осторожностью человека, непривычного к обращению с детьми, но желающего сделать всё правильно. Он смотрит на маленькое лицо с выражением неподдельной нежности.

– Здравствуй, Элиас, – тихо говорит он. – Я обещаю, что буду защищать тебя. Всегда.

Мойра наблюдает за этой сценой с нечитаемым выражением лица. В её глазах мелькает что-то сложное – смесь раздражения, задумчивости и, возможно, тени сомнения в собственных планах…

Воспоминание резко оборвалось, и Элиас вернулся в реальность, тяжело дыша и пытаясь осмыслить увиденное. Мойра стояла рядом, наблюдая за его реакцией с научным интересом.

– Марсель… мой отец? – выдохнул Элиас, всё ещё потрясённый открытием.

– Биологически – да, – подтвердила Мойра. – Хотя его вклад был скорее… технический. Я выбрала его как донора из-за исключительных когнитивных способностей и генетической совместимости с проектом.

– Он знал об этом все эти годы? – Элиас вспомнил годы наставничества Марселя, его заботу и руководство. – Когда он нашёл меня, взял под своё крыло…

– Конечно знал, – ответила Мойра. – Почему, ты думаешь, он так стремился защитить тебя от меня? Не только из чувства вины за участие в проекте «Табула Раса». Это был отцовский инстинкт, хотя он, возможно, и не признавался себе в этом.

Элиас пытался переосмыслить всё, что знал о Марселе Торне, в свете нового открытия. Его наставник, его проводник в мире торговли памятью – на самом деле его биологический отец. Человек, который всегда был рядом, направлял, защищал…

– Почему ты показала мне это? – спросил Элиас, глядя на Мойру. – Какую игру ты ведёшь?

– Никакой игры, – ответила она, возвращая энграмм на полку. – Просто считаю, что ты заслуживаешь знать правду о своём происхождении. Ты был не просто экспериментом, Элиас. Ты был… началом чего-то большего.

Она подошла к столу и активировала голографический дисплей, на котором появилось изображение человеческого мозга с выделенными участками нейронной активности.

– Это твой мозг, – сказала она. – Сканирование, сделанное вчера, когда ты подключился к передатчику «Протокола Гармонизации». Обрати внимание на эти паттерны нейронной активности. – Она указала на особенно яркие области. – Они уникальны. Твоя нейронная архитектура развилась способом, который мы не могли предсказать даже с нашими продвинутыми моделями.

– Ты говоришь так, словно я до сих пор часть твоего эксперимента, – заметил Элиас.

– Потому что так и есть, – просто ответила Мойра. – Мы все часть величайшего эксперимента – эволюции человеческого сознания. Я просто пытаюсь направить этот процесс, ускорить его.

– Путём стирания личностей миллионов людей? – возмутился Элиас. – Заменой их индивидуальности на программируемые шаблоны?

– Это упрощённое понимание, – покачала головой Мойра. – Я не стираю личности, я оптимизирую их. Удаляю деструктивные элементы, усиливаю позитивные качества. Как садовник, который обрезает больные ветви и помогает здоровым расти.

– И кто решает, какие элементы личности деструктивны, а какие