Память на продажу - Эдуард Сероусов

– Это лишь верхушка айсберга, – отвечает Мойра с нескрываемой гордостью. – Его лингвистические и математические способности развиваются с такой же аномальной скоростью. И всё это без значительных модификаций – только оптимизированная генетика и структурированная образовательная среда.

Дверь в комнату открывается, и входит Марсель Торн. Он не в лабораторном халате, а в обычной одежде. Увидев его, маленький Элиас бросает головоломку и бежит к нему с восторженным криком:

– Папа!

Марсель подхватывает мальчика на руки и кружит его, улыбаясь.

– Здравствуй, чемпион! Как прошёл твой день?

– Я собрал молекулу! – гордо заявляет Элиас, указывая на брошенную головоломку, представляющую собой модель сложной молекулярной структуры. – Доктор Шиан сказал, что я самый быстрый!

– Конечно, ты самый быстрый, – Марсель улыбается, но в его глазах мелькает беспокойство, когда он смотрит в сторону наблюдательного пункта. – Готов к нашей прогулке?

– Да! – радостно отвечает мальчик. – Мы пойдём смотреть на настоящие деревья?

– Обязательно, – кивает Марсель. – И, может быть, даже увидим белок, если будем достаточно тихими.

Он опускает ребёнка на пол и берёт его за руку, направляясь к выходу. Но прежде чем они достигают двери, в комнату входит Мойра. Её лицо не выражает явного недовольства, но в её позе, в напряжении плеч читается несогласие.

– Марсель, – говорит она, – сегодня не лучший день для прогулки. У нас запланированы важные тесты когнитивных функций.

– Тесты могут подождать, – спокойно, но твёрдо отвечает Марсель. – Элиасу нужен свежий воздух и нормальные детские впечатления. Это было частью нашего соглашения.

Мойра смотрит на него с плохо скрываемым раздражением.

– Пустая трата времени, – говорит она. – Каждый час, который он проводит вне структурированной образовательной среды, это упущенная возможность для развития.

– Каждый час, который он проводит без нормального детского опыта, это упущенная возможность быть ребёнком, – парирует Марсель.

Маленький Элиас переводит взгляд с одного взрослого на другого, интуитивно чувствуя напряжение между ними. Его маленькая рука крепче сжимает руку Марселя.

– Папа обещал показать мне белок, – говорит он, глядя на Мойру своими серыми глазами – точной копией её собственных. – Пожалуйста, мама?

Мойра смотрит на ребёнка, и её лицо немного смягчается. Она наклоняется к нему.

– Белки не представляют научной ценности, Элиас, – говорит она. – Их поведенческие паттерны примитивны и хорошо изучены.

– Но они пушистые и смешные, – возражает мальчик с детской логикой.

Марсель подавляет улыбку, а Мойра выглядит обескураженной таким аргументом. Она выпрямляется и смотрит на Марселя.

– Один час, – говорит она. – И потом он возвращается для тестирования.

– Два часа, – мягко настаивает Марсель. – Дети не функционируют по графику, Мойра. Ему нужно время, чтобы по-настоящему расслабиться и насладиться опытом.

Мойра вздыхает с явным нетерпением.

– Полтора часа, – говорит она. – Это моё последнее слово.

Марсель кивает, принимая компромисс. Он снова берёт Элиаса за руку и ведёт к выходу. Мальчик оглядывается на Мойру.

– Пока, мама! – говорит он. – Я расскажу тебе о белках, когда вернусь!

Мойра не отвечает, но её взгляд следует за ребёнком до самой двери. И в этом взгляде мелькает что-то сложное – смесь научного интереса, раздражения от нарушенного графика и, возможно, крошечной искры чего-то похожего на нежность.

Когда Марсель и Элиас покидают комнату, один из наблюдателей подходит к Мойре.

– Доктор Девлин, – говорит он, – эти регулярные прерывания в экспериментальном протоколе могут повлиять на чистоту данных. Возможно, стоит ограничить влияние доктора Торна?

Мойра смотрит на закрывшуюся дверь с задумчивым выражением.

– Пока нет, – отвечает она. – Эмоциональная связь с отцовской фигурой тоже часть эксперимента. Я хочу увидеть, как это влияет на его когнитивное и эмоциональное развитие. – Она делает паузу. – Кроме того, Марсель полезен… пока.

Она поворачивается к своей команде.

– Подготовьте всё для тестирования через полтора часа. И добавьте в протокол дополнительное сканирование нейронной активности. Я хочу увидеть, как эта прогулка повлияет на паттерны его мозга…

Воспоминание закончилось, и Элиас вернулся в реальность, ощущая странное смешение эмоций. Это было его настоящее детское воспоминание – яркое, детальное, с эмоциональной глубиной, которой не было в имплантированных образах «нормального» детства с родителями-профессорами.

– Марсель действительно пытался защитить меня, – тихо сказал он. – Даже тогда.

– По-своему, – кивнула Мойра. – Хотя его представления о защите были сентиментальны и ненаучны. Он не понимал, что наши исследования были ради твоего же блага, ради раскрытия твоего полного потенциала.

– Моего потенциала или потенциала вашей технологии? – спросил Элиас, поднимаясь из кресла.

Мойра не ответила, вместо этого достав другой энграмм – этот светился более тёмным, пурпурным светом.

– Хочешь продолжить? – спросила она. – Это воспоминание более позднее, когда тебе было около пяти лет. Первый опыт применения ранней версии «Мнемосин-Альфа».

Элиас смотрел на энграмм, испытывая одновременно желание узнать больше и страх перед тем, что он может обнаружить.

– Зачем ты делаешь это, Мойра? – спросил он. – Почему показываешь мне эти воспоминания сейчас? Что изменилось?

– Многое, – ответила она. – Но главное – ты доказал, что достаточно силён, чтобы справиться с правдой. Когда ты выдержал прямой нейронный контакт с передатчиком, это подтвердило мои данные о твоей исключительной стабильности. – Она сделала паузу. – И я думаю, что пришло время для нас начать заново. Как равные.

– Равные, – повторил Элиас с сомнением. – После всего, что ты сделала?

– Прошлое нельзя изменить, Элиас, – спокойно сказала Мойра. – Мы можем только решить, как двигаться дальше. – Она протянула ему пурпурный энграмм. – Возьми. Это твоё воспоминание, твоя история. Решай сам, хочешь ли ты его видеть.

Элиас колебался, затем решительно взял энграмм. Вместо того, чтобы поместить его в приёмник иммерсивной системы, он внимательно изучил кристаллическую структуру.

– Я хочу их все, – сказал он. – Все мои оригинальные воспоминания. Не для просмотра сейчас, а чтобы забрать с собой. Это моя память, моё прошлое. Оно принадлежит мне.

Мойра смотрела на него несколько долгих секунд, словно оценивая искренность его слов и возможные последствия своего решения.

– Это рискованно, – наконец сказала она. – Без правильного протокола реинтеграции эти воспоминания могут вызвать серьёзный психологический кризис. Твоя нынешняя личность строилась на других основах.

– Это мой риск, – твёрдо сказал Элиас. – И моё решение. Если ты действительно хочешь, чтобы я поверил в твою искренность, в твоё желание сотрудничества, докажи это. Верни мне то, что принадлежит мне по праву.

Мойра долго смотрела на своего сына, на его решительное лицо, на серые глаза – точную копию её собственных. Затем она медленно кивнула.

– Хорошо, – сказала она. – Ты получишь свои воспоминания. Все из них. – Она подошла к полке и собрала энграммы с