Воин-Врач V - Олег Дмитриев

времени нет. Вон, каких чудес натворил за полгода всего! Со Степью мир, с северянами дружбу, с южных и западных земель славяне про родню вспомнили, под его руку пришли. Стомился наш батюшка-князь. Примаялась и дружина его ближняя, старцы вещие да вои первые, друзья да товарищи.

Это вряд ли можно было объяснить с научной или любой другой, хоть чуть-чуть реалистичной и материалистической точек зрения. Но когда речь Дарёны стала неотличимой от наговора-заклинания, легче стало даже нам, бесплотным, незримым, висевшим под потолком в каком-то другом, нездешнем измерении.

— Мы споём с тобой, дочка милая, песню тихую, колыбельную. Пусть поспят отцы, и мужья поспят, наберутся сил, да себя простят. Не корят за зло, что другим несли, охраняя дом да детей своих. Пусть бежит тоска с мужнина чела, новый день опять принесёт дела. А и сладить их больше некому, как Всеславу лишь, вою светлому…

Когда протяжные фразы наговора превратились в песню — не поняли ни я, ни князь. Когда к Дарёниному голосу добавился, переплетясь с ним, высокий и чистый Лесин, не услышали. Вокруг нас была чернота, усыпанная мириадами звёзд. Где-то далеко под ногами, которых не было, светилась-переливалась планета Земля, которую вряд ли кто-то, кроме меня, видел в этом времени с такого неожиданного ракурса. И вокруг, отовсюду, от каждой звезды, свет которых был не привычным холодным, а словно грел наши бесплотные души, звучал тот напев. Песня любви, которую выводили на два голоса спасённая сирота и жена, ждавшая ребёнка. Две любимых пели двум душам, парившим в невозможной, небывалой вышине. И, я клянусь всем, чем можно: если бы у нас в князем были там, в космосе, глаза — мы бы вряд ли сдержали слёзы.

А потом вдруг пришёл на память гений-самородок из Алтайского села Сростки. Потому что поутру мы всё-таки проснулись.

Утро, как говорили в моём времени, добрым не бывает. Я, в силу возраста, имел гораздо больше шансов в этом удостовериться лично. Особенно, когда тебе за семьдесят. С одной стороны, проснулся — уже великое достижение, победа сродни чуду. А вот с другой…

На этот раз чувства были однозначными. Утро не красило нежным светом ни стен не существовавшего пока Кремля, ни нас со Всеславом, вернувшихся то ли из глубокого сна, то ли из космического путешествия. Нет, с технологическими картами Антония определённо следовало познакомиться поближе. И заставить его, энтузиаста и новатора самогоноварения, самого́ сперва пробовать каждую партию.

Ощущения были такими, какие бывают, когда ты начинаешь утром чистить зубы, и понимаешь, что выдавил на щётку крем для бритья. Причём, уже тогда, когда выплёвываешь, вдумчиво поёрзав щетиной по эмали, мутную воду, обильно сдобренную крупными радужным пузырями. И вместо ожидаемой мятной прохлады во рту — мыльный вкус и жирная плёнка на языке и слизистой. Непередаваемое ощущение. Классик говорил, что в такой ситуации директора́ театров проводят ладонью по бедру, пытаясь понять, есть ли на них брюки. Увы, безрезультатно.

Нам было проще — нас вчера сложили параллельно друг другу, освободив от простыней тех, на ком они оставались. Поэтому под покрывалами злобное утро встречали восемь голеньких. Ну, принимая во внимание Ставра — семь с половиной. Хотя, если считать подушно — восемь с половиной. Нас в княжьем теле по-прежнему было двое. И все сомнительные удовольствия подобного пробуждения мы почему-то ощущали оба.

«Сожгу Лавру. Как пить дать сожгу!» — резюмировал ощущения Всеслав.

«Да, видимо, отец-настоятель на чём-то лишнем настаивал. Неужто димедрол уже выдумал?» — согласился я.

— За что, Господи? — донеслось из-под покрывала на два тела правее. Определить по голосу, кто взывал к Богу оттуда не представлялось возможным. Я вообще не думал, что такие звуки способен издавать живой человек.

— Не поминай всуе! Ох, ма-а-ать… — прокряхтел-простонал ровно такой же голос слева.

— Заткнитесь вы оба, ради всех Богов разом, пропади они все пропадом вместе со мной! — взмолился третий голос, ничуть не лучше первых двух.

Ладно, в компании, как говорится, и помирать веселее. Это чуть воодушевило нас со Всеславом.

— Рысь! — выдал великий князь. Полусидя на полу, на тюфяке, безрезультатно пытаясь вспомнить, куда сгрузили вчера нетопыри своего вожака. И было ли вообще то, что смутно помнилось про жену и дочку?

По холмикам под покрывалами уверенно можно было определить только Ставра, по усечённым габаритам. Тьфу ты, проклятый средневековый чёрный юмор! Ну и Гарасима ещё, конечно. Потому что его копыта сорок-последнего размера торчали из-под крайнего одеяльца, едва достававшего ему до колен.

— Нету его. Помёр вчера смертью храбрых, — прохрипел третий бугорок слева. Покачиваясь так, будто старался отличить верх от низа.

Я вспомнил, как в годы моей бесшабашной юности мы как-то примерно так же азартно посидели с однокашниками из института. На ум пришёл, почему-то, ликёр «Бенедиктин», опасно настороживший названием Всеслава, а меня заставивший сглотнуть судорожно горькую слюну и начать усиленно дышать носом. Тогда, помнится, друг мой Веня, по тогдашней моде велевший всем, особенно девчонкам, называть его «Бэн», на зарубежный лад, изрядно увлёкся. Я втянул его в комнату из холодных сеней, где он увлечённо читал стихи медному тазу, висевшему там рядом с детским жестяным корытом-ванночкой. «Укрой меня и уложи спать» — вполне по-былинному попросил Веник. Я, в меру сил, просьбу выполнил, сложив его подальше от прохода и забросав тем, что попалось под руку. А после, глубокой ночью, набрёл на похожий, тревожно покачивавшийся бугорок, явно искавший выход. Холмик икал и трясся. Расшерудив кучу-малу я увидел до синевы бледное лицо Веника. «С-с-сними с меня эт-т-ту… х-х-х— … » — срывающимся шепотом попросило оно, не раскрывая глаз. Да, укрывать пришедшего с мороза ледяным брезентом плащ-палатки явно было не лучшим решением.

— Ой, не лги! Князю лжёшь, да не простому, а великому! — придав в меру сил голосу толику торжественности, ответили мы «третьему слева».

— Не вели казнить! Ух ты ж ма-а-ать… — первую фразу «холмик» выпалил, явно не рассчитав сил. Вторую тянул медленно, глухо, суча́ ногой, что вылезла-таки из-под покрывала.

— Заткнитесь все уже! Я думал, в Пекле потише будет! — прорезался голос от самого маленького бугорка. Хриплый, гораздо хуже обычного Ставрова. Но разобрать как-то удалось.

Народ под покрывалами захихикал, ойкая и постанывая.

— Так. Ну, если подохнуть геройски не удалось ни Гнату, ни остальным, то придётся как-то дальше жить, видимо. Думаю, начать сто́ит с рассолу, кваску да ушицы. Возражения есть? —