Когда солнце взойдет на западе - Анна Кей

И на смену переполняющей силе пришла пустота.

Аямэ ощутила, как ослабло все тело. Ноги не держали, и, если бы не объятия Цубасы, она бы рухнула на землю. Никогда за двадцать лет своей жизни она не чувствовала себя такой… беспомощной. Словно стала обычным человеком без крупицы внутренней энергии и теперь не могла понять, как относиться к подобному.

Тяжело дыша, Аямэ позволила себе расслабиться и устало привалилась к Цубасе. Уткнувшись лбом в его грудь, она старалась вернуть себя.

Мысли вяло кружили в голове. Чувства возвращались с каждым вдохом. Сперва пришло полное осознание собственной слабости, после – твердости груди Цубасы, в которую она все еще упиралась лбом.

Его руки на затылке и талии, горячее дыхание на макушке. И только потом Аямэ ощутила, что тело, к которому она так доверчиво прижималась, дрожит от напряжения.

– Цубаса? – Голос напоминал воронье карканье, но сил и желания прокашляться совершенно не было.

– Все нормально. – Аямэ дернулась в вялой попытке отстраниться, чтобы взглянуть ему в лицо, но Цубаса еще крепче прижал ее к себе. – Если бы твоя ки вырвалась наружу, пострадали бы все в Бюро. А может, и люди за его пределами.

– И ты принял удар на себя? – Возмущение его безрассудным поступком заставило Аямэ вздрогнуть и напрячься всем телом.

– Долг жизни, помнишь? Ты не можешь меня убить подобным, только если воткнешь клинок в сердце или снесешь голову. – Пальцы Цубасы скользнули вверх по затылку, зарываясь в волосы и легко царапая кожу острыми когтями, мягко уговаривая вновь расслабиться.

– Ты точно глупец.

– Ты даже не представляешь какой.

За сказанным явно скрывалось что-то большее, чем просто согласие со словами Аямэ, но отчего-то казалось, что сейчас не время уточнять, о чем говорил Цубаса. Поэтому Аямэ позволила себе насладиться объятиями еще немного, несколько нерешительно взявшись за его хаори. Костяшки пальцев ощутили твердый живот даже сквозь слои одежды, невольно вызывая интерес: есть ли в теле Цубасы хоть одна мягкая часть?

Какое-то время они так и простояли, спрятанные под тенью крыльев, в тишине, наслаждаясь теплом друг друга. Когда Цубаса прекратил дрожать, Аямэ отстранилась от него с легкой досадой, догадываясь, что мгновения покоя закончились. Он позволил ей отдалиться. Рука соскользнула с затылка, напоследок еще раз мягко царапнув кожу, и задержалась на плече.

Аямэ нахмурилась, не понимая, в чем дело, – пусть Цубаса и расслабил объятия, дав возможность выскользнуть из крепкой хватки, но не убрал руки, что начинало смущать. Жар поднимался по шее вверх, готовый залить румянцем лицо, но, прежде чем это произошло, Цубаса склонился над Аямэ и прижался сухими и горячими губами к ее лбу. Поцелуй едва ощущался, но обжег клеймом, заставив задохнуться. Прежнее смущение не шло ни в какое сравнение с тем, что она испытывала сейчас. Сердце заколотилось в груди так сильно, что Аямэ верила – его стук отчетливо слышен Цубасе.

Пальцы прикрыли место поцелуя в тот же миг, когда Цубаса отодвинулся от нее на пару сун, не то опасаясь повторения, не то желая убедиться, что это действительно произошло.

– Чт… что?

Мысли отказывались формулироваться в правильный вопрос. Зачем он это сделал? Почему? Что его подтолкнуло? Она столько хотела спросить, но язык отяжелел и не желал поворачиваться, поэтому Аямэ оставалось только потрясенно смотреть на Цубасу, который неловко отвел взгляд. Словно сам не понимал, что на него нашло.

– Пойдем? – Шея его порозовела, и это немного успокоило Аямэ – не она одна волновалась из-за случившегося. Хотя все еще и не понимала, что заставило Цубасу поцеловать ее.

Кивнув, Аямэ опустила голову, переводя дыхание. Лицо горело, несмотря на холод, тело покалывало в тех местах, где его касались чужие руки, и, только когда Цубаса окончательно отпустил ее, Аямэ поняла, что может дышать полной грудью.

– Отправляйся к себе, я разберусь со случившимся, – прокашлявшись, произнес Цубаса и отвел руки за спину.

Аямэ кивнула, решив довериться, как делала уже не в первый раз. Она не знала, как он намерен уладить то, что она натворила, но сил на вопросы не оставалось. Поэтому она поклонилась на прощание и на нетвердых ногах направилась в сторону дома.

Лишь закрыв сёдзи и сняв гэта[102], она позволила себе расслабиться и обессилено опуститься на пол. Произошедшее накрыло ее морской волной, окатив с ног до головы осознанием, что сделал Цубаса. Мысли сосредоточились на нем, отказываясь вспоминать предшествующее поцелую, который оказался не только совершенно неожиданным, но и на удивление приятным.

Мать никогда не касалась ее так, лишь по необходимости. Все поцелуи ей дарила Рэн, тоже в лоб, но те эмоции совершенно отличались от охвативших Аямэ сейчас. Она все еще чувствовала разливающееся по телу тепло и незамысловатую ласку, что щекочуще растекалась по коже. Прикосновение Цубасы заставляло Аямэ нервничать, волноваться, смущаться и… желать повторения.

– Да я с ума сошла… – прошептала она в пустоту дома, рассеянно глядя на стену.

Поднявшись на дрожащих ногах, Аямэ прошла в дом, на ходу сбрасывая с себя одежду: прохлада комнат никак не остужала разгоряченное тело. Подготовленная вода, куда Аямэ опустила руки в надежде освежить пылающее лицо, оказалась ледяной, но даже она не помогла.

Аямэ вошла в комнату в одном нагадзюбане и повалилась на расстеленный футон, с головой накрываясь толстым одеялом. Подтянув ноги к груди, она уткнулась в колени лицом и крепко стиснула зубы, только бы не закричать от переполнявших ее эмоций.

Она не тот человек, с которым происходило подобное. Она грубая, дерзкая, слишком независимая, в ней отсутствовали манеры, и половина поступков была обусловлена тем, что она хотела испортить кому-то жизнь. Ее не обнимали в знак утешения, ее не успокаивали, и с последствиями того, что наделала, Аямэ всегда разбиралась самостоятельно. А потому и отношение Цубасы она не понимала: было ли это из-за приказа Аматэрасу-омиками или его собственным желанием?

Усталость понемногу захватывала Аямэ, и на грани яви и сна ей казалось, что кто-то пришел в ее дом, убрал разбросанные вещи и почти невесомо касался волос, когтистой рукой изредка задевая кожу. И в полусне тихо прозвучали слова, едва разборчивые и неуверенные:

– Даже если все из-за того, что я спас тебя, почему? Десятки спасенных детей, и только ты…

Что хотел сказать голос, Аямэ не услышала, окончательно уснув. Ей не виделись ни кошмары, ни мечты, но пробуждение все равно выдалось тяжелым. Она не знала, сколько точно отдыхала, – проспала ночь или пару дней, но этого явно не хватило. Тело ощущалось неповоротливым, ки восстановилась едва ли на половину, а желудок настойчиво требовал еды. Единственным утешением оказались ушедшие тревоги и смущающие мысли. Не исчезнувшие, но успокоившиеся, и Аямэ приняла это с благодарностью.

Наскоро поев подготовленный слугами завтрак, Аямэ так же быстро оделась, прикрепила к поясу оружие и направилась к Нобуо-сенсею. Даже если Цубаса и пояснил учителю, что случилось, ей следовало лично принести извинения за доставленные неудобства и принять соответствующее наказание.

Все оммёдзи Бюро, кого Аямэ встречала, выглядели странно напряженными. Не из-за нее – взгляды, когда причина была в Аямэ, отличались от тех, что она видела сейчас. Неужели новость, что кто-то предал оммёдзи и спелся с ёкаями, распространилась среди учеников?

– Тетя! – Ясуси возник перед ней неожиданно, словно выросший из-под земли дух. Встревоженный взгляд и поджатые губы заставили Аямэ испытать неловкость. – Вы в порядке? Ничего не болит? Карасу-тэнгу-сама сказал, что вы просто устали и вам нужно поспать, чтобы хорошо себя чувствовать. Вы ведь отдохнули?

Обычно Ясуси не говорил много. Несколько замкнутый и молчаливый, он не стремился к обществу, довольствуясь компанией родителей, Аямэ и учителей, а потому бесконечный поток вопросов немало удивлял.

– Я в полном порядке, не стоит так волноваться. Лучше скажи, долго ли я спала? – Она позволила себе редкое проявление привязанности, полгладив Ясуси по голове, растрепав прическу, и он сразу недовольно заворчал.

– Только эту ночь, – прозвучал ответ, на который Аямэ кивнула. Она собиралась уйти, чтобы встретиться с Нобуо-сенсеем, но неожиданный вопрос Ясуси заставил ее замереть. – Карасу-тэнгу-сама хорошо заботился о вас,