Сильные не убивают, книга 2 - Яна Каляева

— Тихо-тихо, Андрюха! Тебе надо? Тебе оно надо, а?.. Давай в сторонку, в стороночку отойдем…

Отталкиваю его, но Брунь напористый:

— На базе если узнают, что ты в Хтонь лазил? — шипит. — А? С этими?

— А если про тебя? С этими?

Брунь теряется на мгновение:

— Тю, напугал! Про меня и так знают. И я-то с людьми, Андрюха! С людьми! И тебе предлагаю, пока не поздно: фигни не делай, просто постой в сторонке — я скажу пацанам, что ты свой…

Толкаю его, так что летит на задницу:

— Осадите, сказал!

— А то что⁈ Руки в гору, ска!

Стволы уже неприкрыто наставлены прямо на нас, а Клара вошла в какой-то кхазадский боевой раж — орет на Язовца: «Я тебе рыло прокомпостирую, нах!» — и сейчас кинется на него, лишь бы не отдавать свое, не снимать рюкзак и…

— Пропустите нас, или хуже будет! — одновременно с моим резкий возглас Соль.

«Хуже будет», от щуплой девчонки, ага… Напугала…

— Руки в гору! — рычит один из громил, бородатый рыжий детина в дождевике, зам Язовца. — Считаю до трех! Р-раз! Два!..

И что будет быстрее — катана мутантки-снага или очередь из ПП⁈ И пока я решаю этот вопрос, со словом «два» зам резко толкает кхазадку, дергая за рюкзак.

Вопль Клары. Она не намерена отдавать имущество: ответно толкается — и получает локтем по лицу.…Шелест катаны.

Я бахаю замедление раньше, чем успеваю это сообразить. Теперь это делается намного легче, чем тогда, в первый раз. Будто прием отработал. У меня пара секунд, не дольше. Дольше не продержу.

Снова шагаю вперед, заслоняя Соль от ПП. Отворачиваю спиленный ствол в дырявом кожухе: снять не успею. Рывком отцепляю пальцы рыжебородого от рюкзака Клары и даю противнику импульс. Пошел!

Время взрывается событиями. Мужик с обрезом ПП шатается, но на ногах остается и спуск не жмет — молодец. Соль — с катаной в руках. Никого не шинкует — тоже красотка. Никто не выстрелил — хотя мог.

Потому что — я это уже понял — разумные кожей чувствуют сотворение магии. И для большинства это пугающее ощущение. Оно само по себе… притормаживает.

Поэтому все таращатся на бородатого. Уже не рыже- седобородого. Громила в дождевике валяется на земле — жив, цел. Точно знаю, что ничего ему не повредил, не состарил всерьез. А вот с шевелюрой придется ему попрощаться: девочек бить нельзя. Даже кхазадок.

Молодой парень, сидя на кочке, в панике щупает лысый череп — теперь гладкий, как у командира. В руках у него остаются клочья седых волос — выглядит мерзко.

Все глядят на него — и на меня.

— А то вот что, — рычу я, — поняли⁈ Это было предупреждение. Кому годков жизни не жалко — может в меня стрелять. Потом не обижайтесь.

Неожиданно соображаю: я сейчас повторил тот же трюк, что и при инициации с гонщиком-кхазадом. Только теперь — осознанно.

И со свирепой физиономией взмахиваю арматуриной.

Сталкеры шарахаются. Язовец в панике таращится… на Бруня.

— Пес он, пес!! — вскрикивает фальцетом тот. — Не трогайте! Пусть идут все четверо!

Я шатаюсь, но Мотя с улыбочкой подставляет плечо.

Отчего-то Клара глядит на меня с ненавистью. Резко дернув за лямку, маршевым шагом устремляется по тропе — мимо раздавшихся в стороны сталкеров. Мы — за ней. Соль, на мгновение приостановившись, с серьезной миной говорит сталкеру, который облысел:

— А волосы-то все-все-все собрать надо. Чтоб ни единого не осталось тут — в Хтони. А то ПРИМЕТА ПЛОХАЯ — ну, сам понимаешь.

Ветерок почем зря разносит седой пух, детина в дождевике глядит на это дикими глазами. Соль с достоинством удаляется, и мы с Мотей следом.

Но когда мы молча отходим от лагеря Язовца на достаточное расстояние, кхазадка оборачивается. Устремляет взгляд на меня и медленно, чеканно произносит:

— Все. Ты — как там тебя зовут — остаешься здесь. Никаких дел с собаками. Это мое слово. Геклункт!

* * *

[*] Ты сам избрал этот путь. Я сожалею о твоей судьбе и выборе.

Глава 15

Соль. Barth, что бы это ни значило, enni

— Никаких дел с собаками, — чеканит Клара. — Это мое слово.

Разворачивается и идет. Мотя с безразличным лицом следует за ней. Андрюха ошалело смотрит им вслед, и взгляд у этого здоровенного лба — словно у брошенного на вокзале ребенка. И не сказать, что это он только что полтора десятка дюжих головорезов застращал.

— Эй, — говорю, не трогаясь с места. — Вы чего, грибной плесени нанюхались? Мы так не договаривались!

Клара продолжает целеустремленно шагать прочь. Шик-блеск, сейчас они с Мотей скроются за поворотом — и что тогда? Мясопродукт только что выложился по полной и не то что магичить — хорошо если хотя бы идти сможет. Да и все равно мы не знаем, куда идти… Без Моти с его чуйкой мигом вляпаемся в какую-нибудь хрень, которая сожрет нас раньше, чем мы сообразим, как она называется.

Ору, стараясь сдержать панику в голосе:

— Клара, ты сама говорила — своих не бросаем!

Клара все-таки останавливается и бросает через плечо:

— Так то — своих! Псоглавые никому не свои. Опричнина — от слова «опричь», то есть кроме всего остального мира. Никакие общие правила для них не работают. И наши тоже. Ноги в руки и уходим отсюда!

И снова идет. Кричу:

— Стой! Да плевать мне, чего там опричнина в целом! Мы бы без Андрюхи не прорвались через жуков в прошлый раз и сейчас с этими придурками не разминулись бы! Он меня из Глади вытащил! Нельзя его бросать, не делается так! Наш это пацан, нормальный!

Клара снова останавливается, медленно поворачивается и смотрит на меня в упор, скрестив руки на могучей груди:

— Да будь он хоть Иисус Христос, Гаутама Будда и Праведный Эарендил в одном флаконе. Это неважно все, потому что он — опричник! У них нет собственной воли и собственной совести, понимаешь ты это, дуреха? Если ему прикажет начальство его уважаемое врот, или ИИшница их безумная, или даже самому почудится, что так надо ради какого-нибудь сраного высшего блага — он тебя как комара прихлопнет! Тем более что ты нелюдь — для таких, как он, гаже, чем помойная крыса!

Кажется, мы делаем именно то, чего нельзя ни в коем