Сильные не убивают, книга 2 - Яна Каляева

Глубоко вдыхаю тяжелый болотный воздух. Выдыхаю медленно и говорю:

— Клара, ты сказала, опричники отрезают себя от всего остального мира. Но то, что я вижу своими глазами — ты сама отрезаешь разумного от всего остального мира. Я по этим паскудным правилам не играю. Если Андрей остается здесь — значит, я тоже остаюсь.

Клара сплевывает себе под ноги:

— Много вас таких сгинуло… Но вольному воля. Мотя, идем.

Эльф, до этого момента, по обыкновению, отрешенный, поднимает голову и спокойно, отчетливо говорит:

— Если Соль остается — я тоже остаюсь.

Все таращатся на Мотю в изумлении — даже Андрюха. А вот Клара, против ожидания, не сердится, а спрашивает с каким-то даже сочувствием:

— Что, все-таки долетался, Мотылек?

— Долетался, — галадрим безмятежно улыбается. — Barth enni.

Клара гневно зыркает на меня и вздыхает. О чем это они? Кажется, Мотя произнес один из вариантов слова «судьба», у эльфов их чуть ли не сотня. Ладно, не до Мотиного богатого внутреннего мира сейчас. Надеюсь, я тут не при делах, случайно попала под замес. Хотя и к своей пользе. Без Моти с его чутьем из Хтони не выбраться.

— Ахтербаксе! Ну что с вами будешь делать, — тоскливо произносит Клара. — Каждый упрямо летит на свое пламя — хоть крылья отрывай. А впрочем, не моя печаль. Идемте уже, до выброски всего ничего…

Вообще-то планировать в Хтони — плохая примета, но, похоже, приметы хуже, чем разлад в команде, все равно уже не бывает. Тем не менее выбираемся на удивление без происшествий. Все хмуро молчат и смотрят прямо перед собой. Один раз мне под ноги пытается броситься комочек из зубов и шерсти, но я только зыркаю на него — и он сам отползает в кусты.

Похоже, реально страшное в Хтони — отнюдь не монстры.

* * *

— Софья Александровна, верно я понимаю, что вы за двенадцать часов до истечения крайнего срока сообщаете мне, что я обязан подать в управление образования отчеты об успеваемости и качестве обучения по форме 37-у?

Илларион Афанасьевич смотрит на меня поверх очков так, словно я не директор, а провинившаяся ученица. Набираю полную грудь воздуха, медленно выдыхаю и считаю про себя до пяти, потом говорю:

— Ну, в общем, как бы да, ага, так получилось. И если мы этот Морготов отчет не подадим, нас ждет проверка… А управление образования еще от предыдущей проверки не отошло. Тетечки до сих пор, наверно, от зеленки отмываются…

— Вы улыбаетесь. В самом деле находите забавным то, что дети закидали комиссию пакетами с раствором бриллиантового зеленого?

— Нет-нет, что вы! Это было недопустимо, ужасно, отвратительно! Я всем наваляла по шеям, кого поймала. Ничего подобного, разумеется, не повторится! Наши троглодиты другое что-нибудь придумают… В общем, давайте просто нарисуем как-нибудь эти Морготовы отчеты, пожалуйста-пожалуйста.

Илларион Афанасьевич хмурится:

— Уроки шли менее половины четверти, а отчитаться требуется так, будто отработаны все академические часы… Ладно, на ваше счастье, опыт бюрократической работы у меня изрядный. Однако в другой раз потрудитесь уведомлять меня о подобных казусах заблаговременно. К какому часу отчет требуется доставить в управление?

— Сейчас-сейчас… Там окошечко такое еще… У меня где-то записано, когда оно работает!

Под укоризненным взглядом Иллариона Афанасьевича панически роюсь сперва в телефоне, потом в бумагах. Обычно бесценная Юдифь Марковна такими вопросами занимается, но именно сегодня, как назло, она слегла с гриппом.

Морготова графика работы казенного окошечка нигде нет. Помню только, что он какой-то хитровыделанный.

— Извините, Илларион Афанасьевич, не записала… Но сегодня там точно выходной. Давайте я завтра с утреца туда сгоняю и сразу вам позвоню!

— Вам следует более ответственно относиться к своим обязанностям, — бурчит биолог, надевая пальто и шляпу. — Отчеты я подготовлю за ночь, а утром жду вашего звонка. Всего доброго, Софья Александровна!

Илларион Афанасьевич выходит из кабинета, тяжело опираясь на трость — погода стоит сырая, и у него обострился ревматизм. Выдыхаю с облегчением — неприятно чувствовать себя непутевой школьницей, которую отчитывают и чуть только не ставят в угол. Но хотя бы с Морготовыми бумажками все будет в порядке, раз Илларион Афанасьевич обещал. Мы недолго работаем вместе, но я уже убедилась, что на него можно положиться.

Наскоро разминаю затекшие мышцы, встаю в планку, отжимаюсь с хлопком, верчу пару простых сальтух. Раз уж нет возможности полноценно тренироваться каждый день, завела привычку использовать для занятий любые перерывы — терять форму нельзя, до спокойных времен далеко, если они вообще настанут когда-нибудь. Собираюсь на обход спален — посмотреть, что делают дети, и сказать им, чтобы немедленно прекратили это безобразие. И тут зацепляюсь взглядом за кнопочный телефон, стоящий на зарядке. Проверяю — эту штуку я сама купила на днях в снажьем ларьке на углу. Там официально торгуют только теплой газировкой, но из-под полы продают почти любую бэушную технику, причем подозрительно дешево — лучше не спрашивать, почему. Вот я и прикупила телефоны для учителей — время такое, что лучше всегда оставаться на связи. Этот был выдан Иллариону Афанасьевичу. Что ж, сам забыл — пусть сам за ним и возвращается, а то только и знает, что распекать меня за безалаберность. С другой стороны… Немолодой человек с ревматизмом, и погода паршивая — мелкий холодный дождь. В конце концов, это же мне надо, чтобы биолог завтра взял трубку! Квартирует он недалеко, в четырех кварталах, и ходит медленно, я его на полпути догоню.

Накидываю куртку, кладу телефон в карман и выхожу в холодную морось. Сырой воздух замечательно распространяет запахи, так что вынюхиваю биолога за пару минут — он, как и ожидалось, ушел недалеко. По случаю непогоды улицы пустынны: дети не бесятся на площадках, старички не играют в домино, гопота не лузгает семки. Несколько снага понуро спешат по своим делам. А еще рядом человек… нет, два человека, мужчины, причем запах обоих выдает сильные эмоции. От одного исходит хмурая злость, а от другого — острая тревога на грани паники, и оба на взводе.

Может, ничего особенного не происходит — чужаки, особенно люди, обычно некомфортно себя чувствуют в снажьих кварталах, потому стараются без крайней нужды здесь не задерживаться. Только вот эти двое топчутся под дождем уже довольно долго… причем не где-нибудь, а