Троя. Пепел над морем - Дмитрий Чайка

— Заходите! — приветливо махнул рукой вождь мирмидонян, когда в его шатер вошли Аякс и Одиссей, нагруженные едой. — Автомедонт, займись, — кивнул Ахиллес своему возничему, который сидел тут же, рядом с Патроклом, Фениксом и Неоптолемом, его сыном.

У гостей приняли мясо и вино, разложив все на столе. Ахиллес, раздувая ноздри от удовольствия, взял полосу жирной свинины, вырезанную с хребта, и покромсал ее на крупные куски. Возница нанизал мясо на вертел, посолил и поставил на очаг, разбросав угли палкой. Патрокл же взял кратер и вылил туда кувшин вина.

— Ты воды много не лей! — зыркнул на него Ахиллес. — Мне эти микенские штучки не очень-то и нравятся. Только хорошее вино портят.

— Ладно, — кивнул Патрокл, разбавив вино совсем немного.

— Лепешек свежих бабы с Лесбоса испекли, — похвалился Феникс, выложив на стол целую стопку. — Выпьем?

— Выпьем, — кивнули цари, плеснули на пол, принеся жертву богам, и первый кубок с гулом провалился в их бездонные глотки. Они поначалу побеседуют о том о сем, не переходя к делу, ради которого пришли. Лишь тогда прилично благородным мужам говорить о важном, когда сытость накроет приятным теплом члены, а голова зашумит в легкой хмельной дымке.

— Царь Агамемнон Брисеиду тебе вернет, брат, — сказал Аякс, разрывая брызжущее соком мясо крупными и желтыми, как у лошади, зубами. — Еще золота даст, треножники бронзовые и упряжку коней. А как вернемся, родственником твоим готов стать. Любую его дочь бери за себя.

— Да пропади он! — со злостью выплюнул Ахиллес, который даже есть перестал. — При всех унизил меня, пес, а теперь хочет, чтобы я за него кровь лил? Да у меня и так всего полно! Добычи столько, что не увезти. Завтра погружу своих людей на корабли и отчалю! И вам того же советую. Пусть Агамемнон с братцем своим сами Трою берут.

— Не горячись, Ахиллес, — покачал седой головой Феникс. — Если их не хочешь слушать, так хоть послушай меня. Позор это, с поля боя бежать. Не перебивай, я ведь воспитал тебя. Неужели меня, того, кто тебя на коленях качал, не уважишь?

— Ты с ним заодно? — зло оскалился Ахиллес, отставив кубок в сторону. — Или все же со мной? Не пойду я биться за эту сволочь. И дочь его мне даром не нужна! Так ему и передайте.

— Я к тебе как к родственнику пришел, — укоризненно покачал головой Аякс, — стол с тобой разделил. А ты меня ни во что ставишь! Обидно, брат. Я не Агамемнон, у меня ведь нет вражды с тобой. Не хочешь ему помочь, так помоги мне, Одиссею, Нестору, Паламеду и другим мужам. Они сколько раз с тобой рядом бились.

— Тебя я уважаю, — нехотя кивнул Ахиллес. — И этих мужей уважаю тоже. Эринии в ним, с Агамемноном. Не пойду домой, здесь останусь. Но в бой вступлю только тогда, когда к моим кораблям троянцы подойдут.А золото, кони и бабы мне не нужны. Пусть хоть в двадцать раз больше предложит. Это мое последнее слово, благородные мужи. Другого не будет.

— Что ж, — Одиссей встал, вытер жирные руки о скамью и открыл полог шатра. — Ты услышан, Ахиллес. Спасибо и на том.

Они вышли на улицу, окунувшись в пронзительно-черную ночь, упавшую на троянский берег. Днем еще тепло, но сейчас прохладный ветер несет с моря соленую стылость, пронизывающую до самых костей. Аякс доложит о результатах этого разговора, а Одиссей пойдет в ту сторону, где горят костры эвбейцев. Там уже все легли спать, прижимаясь друг к другу боками. Почему именно сейчас? Да потому что Паламед сидит вместе с другими басилеями и слушает гордый отказ Ахиллеса.

Вот этот! Одиссей воровато оглянулся и, не увидев ничего подозрительного, приподнял тяжелое полотно шатра. Он влез в непроглядную тьму чужого жилища, вспоминая, где лежат вещи, и безошибочно протянул руку, нащупав суму. Он вытащил из-за пазухи глухо звякнувший кошель и засунул его поглубже. Нет, не так! Найдут до времени. Он вытащил кошель из сумы, достал нож и закопал его на две пяди вглубь. Почти мина сифносскими драхмами! Он взял это серебро с купца, когда грабили какой-то городок на Лесбосе. Жалко до ужаса! Просто сердце кровью обливается! Ну да ничего. Честь дороже. Не одному же Ахиллесу красиво мстить за нанесенную обиду. Он, Одиссей, похитрее многих будет. Как он тогда ловко провел Протесилая, прыгнув на щит. Того дурня убили тут же, а Одиссея до сих пор смех разбирает, как вспомнит.

Царь Итаки притоптал землю, а потом, все так же воровато оглядываясь, вылез из чужого шатра и пошел к себе. Он больше ни о чем не жалел. Серебра он еще добудет, а свершившаяся месть — это то, что согреет ему душу куда лучше, чем какой-то презренный металл.

* * *

В то же самое время. Лесбос.

Богатейший остров выглядел на редкость уныло, разоренный набегами ахейцев дотла. Лесбос огромен, он больше Сифноса раз в двадцать, и его земли разделили целых пять царей. Только вот царства их пребывали в такой разрухе, что и не вымолвить. Ахейцы здесь уже несколько раз прошлись, выгребая все съестное, что только было можно. Одиссей и Ахиллес отличились особенно. Этот остров дал воинов царю Париаме и пострадал за это. Побережье его разорили дотла, крестьяне убежали в горы, а взять тут что-либо из съестного не представлялось возможным даже за серебро. Оно здесь сейчас даром никому не нужно. Добрались даже до тех городков, что прятались в бухтах. И как только смогли найти их? Туда ведь идет протока, через которую оголодавшая за зиму собака не протиснется. Ахейцев это не остановило. Они нашли, протиснулись и сожгли все дома, что я увидел за эту неделю.

— Вот ведь сволочи! — я мрачнел с каждой минутой, с дрожью разглядывая тела, разбросанные по улицам.

Я ведь и сам натворил в этой жизни немало. Но такое… Женщины, старики, дети… Феано повезло, что ее так вовремя украли. Ведь, скорее всего, ее родные лежат вот так же, дожидаясь прилета воронья, которое расселось на деревьях. Мерзкие птицы едва могут взлететь, обожравшись, и теперь они пялятся на меня недовольно, желая