Я – Товарищ Сталин 5 - Андрей Цуцаев

Ларс понял, что Канарис не отступит. Его предложение было ловушкой, но подано так, что отказ мог быть воспринят как признак вины. Он отпил ещё глоток коньяка, чувствуя, как лёгкое головокружение усиливается, и ответил:

— Я ценю ваше предложение, господин Канарис. Если вы хотите говорить о будущем, я готов слушать.

Канарис кивнул, его глаза сверкнули.

— Это правильный ответ, господин Эклунд. Но помните: Берлин — город возможностей. И опасностей. Друзья могут помочь пережить и то, и другое.

Разговор продолжался ещё два часа, переходя от общих тем к тонким намёкам. Канарис рассказывал о Берлине, о его энергии, о том, как Германия строит своё будущее. Он говорил о море, о своих днях на флоте. Ларс, чтобы поддержать беседу, упомянул шведские фьорды, холодные и суровые, но его мысли были далеко. Коньяк делал его чуть менее осторожным, и он старался следить за каждым словом. Канарис, словно чувствуя его состояние, задавал всё более острые вопросы: о настроениях в Стокгольме, о том, кто в посольстве интересуется новостями, о том, как Швеция смотрит на европейские дела. Ларс отвечал уклончиво, но чувствовал, как Канарис играет с ним, наслаждаясь каждым его словом.

В какой-то момент Канарис снова вернулся к своему предложению.

— Знаете, господин Эклунд, — сказал он, отпивая коньяк и беря ломтик багета, — я не предлагаю ничего… официального. Просто разговоры. Вы ведь человек умный, наблюдательный. Вы видите Берлин, его ритм. Мы могли бы делиться… впечатлениями. Неофициально, конечно.

Ларс почувствовал, как кровь прилила к лицу. Коньяк усиливал тепло, и он понял, что нужно быть осторожнее. Он взял пирожок с фетойи ответил:

— Я ценю ваше доверие, господин Канарис. Но если я начну делиться впечатлениями, это может быть… неправильно понято.

Канарис кивнул, его улыбка была почти тёплой.

— Понимаю. Но подумайте, господин Эклунд. Дружба — это не предательство. Это… взаимопонимание. Мы могли бы встречаться, говорить о простых вещах. О соседях, о торговле. О будущем. Вы ведь хотите, чтобы оно было мирным?

Ларс понял, что Канарис загоняет его в угол. Он отпил ещё глоток коньяка, чувствуя, как лёгкое головокружение делает его слова чуть смелее, чем нужно.

— Мирное будущее — это то, чего хочет Швеция, господин Канарис. Я подумаю о ваших словах.

Канарис кивнул, его глаза были словно стальные.

— Мне нравится ваш настрой, господин Эклунд.

Когда Ларс вышел из резиденции, тёплый вечерний воздух обнял его, но не смог снять напряжения. Сосны шелестели под ветром, а закатное небо окрасилось в глубокий багрянец. Он сел в машину, которую Канарис предоставил, и по дороге в посольство пытался собраться с мыслями. Коньяк всё ещё кружил голову, но он заставлял себя думать ясно. Встреча с Канарисом была игрой на грани, и его предложение о «дружбе» было ловушкой. Ларс знал, что должен быть осторожнее, но Москва ждала результатов. И он не мог позволить себе ошибиться.

В посольстве он поднялся в свой кабинет, запер дверь и сел за стол. В голове крутились слова Канариса: «Дружба… Взаимопонимание…» Он понимал, что глава Абвера видит в нём больше, чем дипломата. Но как далеко он готов зайти? И как сообщить Москве о разговоре, не раскрыв слишком многого? Ларс достал лист бумаги и начал писать шифровку, но пальцы дрожали. Берлин становился всё опаснее, и он чувствовал, как тучи сгущаются.

Глава 16

Порт Кадиса пылал под жарким средиземноморским солнцем, его воды искрились, отражая суету кораблей, кранов и людей. Лазурные волны лениво плескались о причалы, а золотистые блики танцевали на поверхности, создавая иллюзию спокойствия. Для стороннего наблюдателя это был обычный день в одном из самых оживлённых портов Испании, где жизнь текла в привычном ритме. Но за этим фасадом повседневности двигалась тень — капитан Джеймс Харроу, лучший оперативник MI6, готовился к операции, которая могла переломить ход тайной войны Британии с Абвером. Его задача была ясна: уничтожить зарождающуюся базу немцев в Кадисе, сорвать их планы в Средиземноморье и показать Берлину, что Британия не потерпит провокаций, таких как убийство сэра Генри Кавендиша.

Путь Харроу в Кадис начался за три дня до операции, в Лиссабоне, где он уже несколько недель отслеживал деятельность Абвера под прикрытием Питера ван дер Меера, голландского подрядчика. Его легенда была отточена до мелочей: поддельный паспорт, испещрённый штампами от Роттердама до Танжера, потрёпанные документы, подтверждающие его статус торговца, и история человека, уставшего от бюрократии и экономических бурь Европы. Свободное владение немецким и испанским, отработанное за годы тайных операций, позволяло ему растворяться в многоязычном хаосе портовых городов.

30 апреля в Лиссабон прибыла зашифрованная телеграмма из Гибралтара. Сообщение, оформленное как заказ двух ящиков португальских сардин, содержало код, подтверждающий разрешение на операцию в Кадисе. Харроу, сидя в своей комнате в пансионе на окраине города, развернул бумагу под светом тусклой керосиновой лампы. Его пальцы, привыкшие к тонкой работе, аккуратно сложили листок, прежде чем поднести его к пламени свечи. Едкий дым закрутился спиралями, пока он запоминал детали: три цели на базе Абвера — склад с радиооборудованием, командный пункт с шифровальными машинами и дизельный генератор, питающий операцию. Взрывчатка, пластид, уже была в пути. Её должен был доставить Диего — угрюмый испанский контрабандист с лицом, изрезанным морщинами, и репутацией человека, который ненавидит режим Франко и немцев, шныряющих по его стране.

На следующий день, 1 мая, Харроу отправился в портовое кафе «Эль Фаро», где под видом обсуждения поставок встретился с Диего. Кафе гудело: матросы спорили за кружками пива, официанты лавировали между столиками, а запах жареной трески смешивался с табачным дымом. Диего, одетый в выцветший пиджак и кепку, надвинутую на глаза, сел напротив, поставив на стол кружку пива. Под столом он толкнул к Харроу холщовую сумку. Внутри лежали три блока пластида, каждый размером с небольшой кирпич, завёрнутый в промасленную ткань, и три таймера, добытых на чёрном рынке Берлина. Эти таймеры, стандартные немецкие механизмы с гравировкой «Gebrüder Thiel», были ключом к неподсудности: если операция вскроется, улики укажут на ошибку самих немцев. Харроу взвесил сумку в руке, ощутив холод металла через ткань. Его пальцы пробежались по таймеру, проверяя механизм.

— Без ошибок, голландец, — пробормотал Диего, допивая пиво и растворяясь в толпе.

Харроу кивнул, его лицо осталось бесстрастным, но в голове он уже прокручивал