Ее имя ярость - Эмили Варга

Я бросилась в бой, и Маз последовал за мной. Мы сражались бок о бок, пока наши руки не начали кровоточить, а плечи не заболели. И только тогда, в тишине после боя, скорбя о тех, кто погиб, и торжествуя, что нам удалось одержать победу, я вспомнила о том чувстве, которое охватило меня, когда Маз посмотрел на меня так, словно я была богиней, а он – поклонявшимся мне фанатиком.

Я последую за тобой куда угодно.

Двадцать три

Приглашение Мазина было именно тем, чего мы ждали. Оно дало нам доступ во дворец и к императору. И если я и испытывала какое-то беспокойство из-за того, что буду проводить больше времени с Мазом, я старалась похоронить его глубоко внутри. Пребывание рядом с ним лишь приблизит меня к цели, поможет еще больше разрушить Маза. Что-то скапливалось у меня в груди, что-то темное и мутное.

Мы с Нур устроились на заднем сиденье нашей тонги и ехали по улицам города к дворцу, который маячил все ближе. В повозку проник легкий ветерок, и Нур вздохнула с облегчением:

– Здесь жарче, чем в заднице у Тохфсы. Почему на нас так много одежды?

Я откинулась на спинку сиденья.

– Потому что богатые люди всегда носят слишком много одежды, чтобы показать, сколько у них денег, – пробормотала я, не сводя глаз с дворца.

Скоро я снова окажусь внутри него, в том самом месте, где меня арестовали. Снова окажусь в коридорах, по которым меня тащили и где мои крики отражались от сводчатых потолков, но никто не слушал. Снова окажусь там, где я встретилась взглядом с Мазином и впервые поняла, кто он на самом деле, – мальчишка, который разрушит все, чтобы получить то, чего он хочет.

Дворец привлекал к себе внимание сверкающими белыми колоннами из мрамора, словно это была возвышающаяся над городом гора с заснеженной вершиной. Он был таким величественным, что его было видно за много миль, – напоминание о том, что, где бы вы ни находились, на вас распространялась власть Вахида. А учитывая, что Мазин был его правой рукой, – его власть тоже.

Когда мы поднялись на вершину холма, я почувствовала странное успокоение, как будто все в моей голове прояснилось. Я оглянулась и увидела, что Нур тоже смотрит на дворец, ее лоб нахмурен, а в глазах застыла тревога. Она поймала мой взгляд и печально улыбнулась.

– Ты волнуешься? – Я придала своему тону оттенок непринужденности.

Хотя Нур говорила о своих чувствах чаще, чем я, она всегда была сдержанна, когда речь заходила о том, что случилось с Сумой и Вахидом. Как будто, когда заговаривала об этом, она возвращалась в то время, когда Сума умер.

– Нет, по крайней мере, не о нашем плане. Больше о том, как справлюсь с собой, если увижу его.

– Вахида?

Она кивнула:

– От осознания того, что через несколько минут я могу встретиться с ним лицом к лицу, мне хочется рвать на себе волосы. Я не знаю, как удержусь от того, чтобы не подсыпать ему в чай яда.

– Теперь ты знаешь, что я чувствую, когда вижу Маза.

Она откинулась на спинку сиденья и закрыла лицо руками:

– Я понятия не имею, как ты удержалась и не метнула кинжал прямо в сердце Мазина, когда увидела его в первый раз.

– Поверь, я хотела этого.

– Но ты была такой спокойной. Даже после этого. Я едва могу унять дрожь, а ведь я еще даже не видела императора.

– Я не спокойна. – Я повернулась, чтобы посмотреть на Нур. – Я в ярости. Я хорошо это скрываю, потому что на мне чужое лицо, потому как знаю, что, когда я смотрю на Мазина, он понятия не имеет, кто я такая. Потому что, если я не буду контролировать бурю, бушующую внутри меня, все это будет напрасно. Смерть моего отца будет напрасной. И я не могу позволить ему – никому из них – остаться безнаказанными за то, что они сделали. Я не спокойна, просто сосредоточенна.

– Ты точно хорошо играешь свою роль. Я не уверена, что смогла бы так же держать себя в руках.

– Ты сможешь. Как только ты увидишь Вахида, ты вспомнишь, зачем мы здесь.

Она бросила на меня взгляд, полный скепсиса:

– На тебя, похоже, ничто не способно повлиять. Ты даже не потеешь! Неужели твое тело не вырабатывает влагу? Ты не плачешь и не потеешь? У тебя выделяется слюна?

Я отвела взгляд:

– Я плачу.

– С каких это пор? Ты не заплакала, даже когда узнала, что твой отец мертв.

Я открыла рот, чтобы ответить, но слова застряли у меня в горле. Перед моим мысленным взором промелькнуло лицо Бабы – воспоминание о том, как он смеялся над чем-то, что я сказала за завтраком, когда он уплетал свой халим[30] с толстым слоем хлеба, бараньим фаршем и чечевицей – его любимое утреннее блюдо. Я не могла вспомнить наш разговор, только его громкий раскатистый смех, от которого сотрясалось все его тело. Отец был для меня всем: матерью, когда моя собственная была убита, кормильцем, продавая свои мечи ненавистному императору, когда мы нуждались в деньгах, учителем, когда я проявила способности к бою. Но прежде всего он был другом. Тем, кто сидел со мной в минуты тишины, кто смеялся со мной за завтраком, кто давал мне советы, но никогда не осуждал. Оплакивание его потери казалось недостаточным.

В повозке воцарилась напряженная тишина. Нур выглядела потрясенной.

– Дани, прос…

– Не извиняйся. – Я села прямо. – Это правда. Я не плакала. В тот момент слишком о многом нужно было подумать, слишком многое нужно было сделать. Это было бы пустой тратой слез. – Я прижала руки к бедрам и вцепилась в расшитую бисером ткань брюк с такой силой, что несколько бусин отлетели. – Когда он будет отомщен, вот тогда я и заплачу. Вот тогда я и буду горевать. Я просто надеюсь, что этот момент настанет.

Нур кивнула и перевела взгляд на дворец:

– Настанет. Сума говорил: «Птица видит зерно, но не силки». Они увидят то, что хотят увидеть. И окажутся в ловушке прежде, чем поймут это.

– И каков план?

Нур одарила меня знакомой ухмылкой и расправила плечи. Она подняла руку и стала загибать пальцы, произнося каждый пункт:

– Пока ты очаровываешь господина я-ношу-только-черное, я узнаю все, что смогу, о дворце,