Эйна из Третьей зоны. Трава на асфальте - Арина Остромина

приводили туда в полдень, когда светило солнце, оно отражалось от поверхности, и всё сверкало так, что слезились глаза. Если в это время дул ветер, по воде бежали серебристые полоски – нестерпимо яркие с той стороны, откуда на них падал свет, и густо-синие в тени. Мы стояли на мостиках, огороженных высокими частыми решётками не только по бокам, но и сверху. Говорили, что это сделано для нашей безопасности. Но иногда я вспоминала старинные клетки для животных, которые видела в книгах.

Считалось, что посетители водохранилища могут причинить вред обществу: например, уронить что-нибудь в воду, и тогда в городские трубы попадёт то, чего там не должно быть. Поэтому нас и водили туда только под надзором. Но выход к мостикам никто не сторожил, только патрули охранителей несколько раз в день выходили к воде и смотрели, нет ли там людей.

Астая не боялась охранителей. Говорила, что они её не поймают. Умела прятаться в узких проходах между домами, в ямах перед подвальными окнами, среди нагромождений пустой тары, которую ещё не забрали уборщики. А если она приходила к мостикам в такой день, когда туда привели группу посетителей, всё было ещё проще, она вертелась неподалёку и при появлении охранителей делала вид, что просто отстала от своей группы.

Иногда она звала Торлана с собой, но он отсиживал все уроки и бежал на площадь, к поминальнику, только после учёбы. Прогуливать он не решался, и я догадывалась почему. Он боялся. Даже сейчас, когда Торлан перерос отца на полголовы, тот мог отхлестать его ремнём. А мать Торлан жалел. Не хотел, чтобы она плакала из-за его школьных неприятностей, – ей и так живётся невесело.

Когда мы сидели с ним на крыльце, Торлан удивлённо говорил, глядя на свои руки, как будто обращался к себе самому:

– Вот как это получается? Я всегда думал, что смелость – это драться со всеми подряд. Ни перед кем не отступать. Нарочно колотил всех в школе. Даже тебя.

Он положил руку мне на плечо:

– Прости, дурак был. А тут – Астая. Ни разу в жизни ни с кем не дралась, я специально спрашивал. Но ведь смелая! Смелее меня. Только смелость у неё совсем другая.

Вскоре после того, как Валиту и Сармата поймали охранители, мы с Торланом снова сидели на ступеньках. Ему хотелось поговорить о том, что с ними случилось. Я видела, что он нервничает.

– Зачем они так рисковали? Почему надо было по ночам встречаться?

– А как иначе? Днём не получалось. Ты же знаешь, какой у нас график в приюте. Свободного времени почти нет. Редко удаётся вырваться. Да и то ненадолго.

– Вот и встречались бы ненадолго, – буркнул Торлан.

– Они так и делали. Вначале. А потом поняли, что этого мало. Ты же, наверное, знаешь, как это бывает? – Я пристально посмотрела ему в глаза, и Торлан густо покраснел.

– Знаю…

– Ну вот! А ночью можно хотя бы пару часов побыть вместе.

– Всего пару, – вздохнул Торлан. – Это же совсем ничего.

Я опять посмотрела на него. Мне показалось, что сейчас он расскажет что-то важное. Он вздохнул, поёрзал на ступеньке, поправил сумку, которая и так лежала ровно. И заговорил.

Сначала они с Астаей просто гуляли и разговаривали. Для Торлана это было непривычно. С ребятами из нашей компании всё просто: кто с кем поругался, кто подрался, кому влепили плохую оценку за поведение, на кого родители наорали. Торлан думал, что все так общаются. Но Астая его расспрашивала про детство, про то, что ему нравится делать, про планы.

С планами у Торлана было плохо – он боялся не сдать экзамен на зрелость. Астаю экзамен не волновал, она была готова идти на завод простой работницей. Её мама никаких курсов после школы не окончила, и Астая говорила, что женщинам образование ни к чему, надо о семье думать, а не учиться. Торлан соглашался. Тут он посмотрел на меня:

– Вот ты, например. Учишься как зверь, больше ничего не видишь. И что с того? Всё равно ведь после школы на той же фабрике останешься!

«Ну, это мы ещё посмотрим», – подумала я, но перебивать Торлана не стала. Мне было интересно слушать про них с Астаей. Я мысленно сравнивала их историю с тем, что знала про Валиту и Сармата. И понимала, что обе истории мне нравятся. Я им всем немного завидовала. У меня с Альвином ничего не получилось – не только потому, что я была неопытной дурой, но и потому, что не смогла разглядеть, что он за человек. Может, Торлан и прав. Может, я и правда ничего не вижу, кроме учёбы.

А он продолжал:

– Ты же помнишь, какая весна в этом году была? Дожди почти каждый день.

– И что? – удивилась я.

– Ну, под дождём долго не погуляешь. Надо было куда-то прятаться. Не расходиться же сразу. Нам тоже… – Торлан закашлялся от смущения, – казалось, что времени слишком мало. Хотелось до вечера побыть вместе. У нас родители до восемнадцати часов работают. Понимаешь?

– Понимаю. До восемнадцати. – Я хотела улыбнуться, но Торлан сидел с таким серьёзным видом, что я одумалась и не стала.

– В общем, мы стали дома пережидать непогоду. То у меня, то у неё. Когда как.

Мне страшно хотелось узнать, чем же они занимались в эти часы, но я не решилась спросить. А Торлан, если и хотел что-то рассказать, не успел: увидел Сармата и замолчал.

– Что такие мрачные сидите? Ещё кого-то охранители поймали? – попытался пошутить Сармат, но Торлан легонько стукнул его по затылку и велел заткнуться. Так мы и ушли в класс.

А через неделю случилась катастрофа. Выяснилось, что Астая беременна.

Утром в класс вошёл директор школы, велел Торлану взять свои вещи и идти за ним. Мы с ребятами переглянулись: что происходит? Я точно знала, что по ночам Торлан не гулял – не хотел попасться охранителям, как Сармат. Какие правила он мог нарушить? Побил кого-то? Да вряд ли, он в последнее время вообще не дрался – ему это надоело.

У двери класса Торлан оглянулся, и мы встретились с ним глазами. Он был таким растерянным, таким жалким. На переменах я спрашивала учителей, почему увели Торлана, но они отмалчивались. А может, и правда ничего не знали.

Ребята пошли к его дому после уроков, но ничего не выяснили. Альвин поднялся, стучал в дверь, никто не открыл.

Я рассказала Валите, что Торлана увели прямо с уроков, и она вдруг заплакала. Она теперь постоянно плакала.