Дальнобойщик - Роман Валерьевич Злотников

мы такие? Неужели корпорациям удалось и нас сделать такими? Приковать к телевизорам и планшетам медиасети? Они уже убили дух свободного предпринимательства. Они уничтожили здоровую жажду соревнования между достойными людьми — то, что всем остальным дали великие цивилизации коренных американцев! Неужели и мы стали такими? Неужели и наш разум воинов и созидателей, мудрых шаманов и искусных целителей уничтожили корпорации и банки?

Хуц-Ги-Сати слушал, и чувствовал, как каждое слово отзывается в нём яростной жгучей болью.

Каждая мысль находила отклик, ложилась на место, которое давно было ей отведено в простой, жаждущей справедливости, кровоточащей от обид душе индейца.

Эти слова растравливали душу, срывали коросту даже со вроде бы заживших ран и забытых обид, но странное дело, от этого становилось легче.

Яростная боль исцеляла.

Ведь говорил эти слова человек, который знал что и как надо делать. И готов был об этом рассказать.

Керук закончил говорить и обвёл собравшихся взглядом.

— Я много говорил сегодня о духе свободы и предпринимательстве. Я вспоминал дух наших предков, презрение к смерти и готовность погибнуть в одиночку! Но я не сказал сегодня о том, что наши предки уважали не только смерть, но и жизнь, и готовы были отказаться от последнего куска пищи, чтобы помочь тому, кому была нужна помощь!

Керук встал.

Величественно возвысился над остальными и простёр руку.

— Но они помогали только тем, кто был достоин их помощи!

В полумраке едва освещённого слабыми лампочками зала его глаза, казалось, светились собственным светом, будто глаза огромной кошки. И Хуц-Ги-Сати стало не по себе.

— Среди нас есть тот, кто достоин помощи, ибо он взял на себя ответственность за свою жизнь и жизнь женщины своего народа! Он среди нас потому, что хочет жить свободным! Встань, гордый воин Хуц-Ги-Сати!

Не веря своим ушам, тлинкит встал.

— В нашу первую встречу Хуц-Ги-Сати не только ничего не попросил. Он спросил, чем может помочь нашему делу! Сегодня воину нужны силы и средства, чтобы продолжать борьбу.

Он помолчал, склонив голову.

Гордо вскинул и возгласил:

— Мы поможем ему!

За тем, как люди подходили, снова жали руку, обсуждали с Керуком, как перечислить, как обналичить перевод, Хуц-Ги-Сати следил будтово сне. Все было ярким, чуть нереальным и плывущим.

— Останься. Ты уже помогал со стульями, теперь вернём их на место.

Когда осталось два стула, Курук устало опустился на один из них, кивнул на второй.

Хуц-Ги-Сати неловко сел.

Керук протянул ему конверт плотной желтоватой бумаги.

— Здесь немного. Люди перевели мне деньги, как взносы для благотворительной ярмарки, чтобы я мог отчитаться. Я отдаю тебе наличные. Тебе нельзя сейчас переводить деньги на счёт. Арестуют и толку от них будет чуть. Я дам тебе телефон полезного человека в твоём городе, он поможет тебе получить карточку, которой ты сможешь платить в магазине и аптеке. Правда, с аптекой сложнее, твоя скво болеет тяжело и лекарства ей выписали по рецепту. Их можно оплатить только той картой, к которой привязан рецепт. Впрочем, наш человек поможет и с этим.

— Спасибо вам, — только бы голос не дрогнул, это недостойно воина.

— Мы все должны знать, что тот, кто борется с тобой плечом к плечу, верит тебе, так? — похлопал его по колену Керук. — А нам предстоит с тобой великая борьба! Мы должны встряхнуть этих корпоративных мерзавцев!

* * *

Выписалась Маша на пятый день.

Завтрак ей уже не полагался — только стакан воды и голубоватая таблетка, от которой делалось спокойно. В регистратуре ей выдали вещи, дали подписать счёт. Сказали, всё остальное в карте, которая у неё в страховой компании, доступ в зависимости от тарифа.

Сказали что «в планшет» пришлют и все счета и отчёты по времени в больнице.

— Мне таблетки обещали. И рецепт обещали. В аптеку, — тревога пробилась даже через завесу безразличия после утреннего приёма.

— Не рецепт. Рекомендацию врача для выписки, — негритянка в регистратуре смотрела отчего-то с брезгливой жалостью, Маше стало неприятно, и она постаралась встать ровно, расправить плечи. Она всего-то простудой переболела и немного понервничала. Сейчас придёт домой, поспит и всё будет хорошо.

— И таблетки. Обещали, — она облизнула губы. Это было её. Ей обещали, пусть дадут положенное.

Негритянка со стуком поставила на стойку пластиковый пузырёк. В нём загремели таблетки. Судя по стуку, немного.

Ну да, всего четыре. Или даже три, постаралась сообразить девушка. Сложно… — пожаловалась она самой себе.

И пошла домой.

Долго стояла перед дверями, искала ключи.

Нарастало глухое раздражение. На Сати. Вечно его нет дома! Даже сейчас нет! Когда она едва дошла!

Она попыталась взять себя в руки, чуть не расплакалась. Вот, нашлись.

На столе ждала записка — хлеб и сыр в холодильнике, овощи в морозилке.

Снова мимолётное раздражение — безвкусная заморозка. Которую еще и варить надо. Или жарить.

Всё равно, вкус был, как бумагу жуёшь.

Впрочем, поняла она, есть не хочется.

Хочется спать.

Сейчас она поспит, а к вечеру пойдёт по кафешкам проситься на работу.

В том красно-белом часто народ уходит, может, возьмут.

* * *

Но взяли её обратно только в забегаловку под мостом.

После того, как хорёк с татухой на лице медленно повернулся к менеджеру и долго смотрел на него, спустив свои зеркальные очки на кончик носа.

Маша на это внимания не обратила, ей было не по себе. Из дома она вышла еще засветло, поспав всего пару часов. Безразличие в её душе мешалось с беспокойством, от которого её мелко трясло. Так что она встала, ополоснула холодной водой лицо, и побрела.

К тому времени, как она добралась до кафе у моста, дрожь вроде прекратилась, зато накатила глухая апатия, которая сменялась приступами чёрного глухого ужаса.

Продолжались они недолго, но страшно делалось так, что Маша не могла идти. А когда думала, что придётся еще и говорить, вовсе переставала дышать.

Глава 12

Закревский. Перспектива-4

Чикаго

Уже и август на исходе, а жара тяжёлая, влажная… Жирная, какая-то, нечистая, с раздражением думал Закревский.

Раздражение было отстранённым, полностью подконтрольным. Закревский его себе дозволял, использовал, чтобы сбросить напряжение и подстегнуть чувства, которые волей-неволей притуплялись за время слежки.

— И которую неделю мы с вами, Пьётр, так сидим? — рядом заворочался Дэлиган. Добыл из кармана огромный клетчатый платок, вытер красное лицо.

Духота, конечно, невыносимая. Минералка из сумки-холодильника не помогала, тут же выходила потом.

— Четвёртую, Шон, и я бы на вашем месте не ныл. Вы-то приходите на пару часов, а потом присылаете своего несвятого Патрика с пакетами какого-то