Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

— Дам тебе лучших телохранителей, которые безопасно проведут к границам. Но не медли! Возвращайся поскорее, потому что вместе... Вместе, брат, мы станем непобедимыми. Перед нами никто не устоит!

За десятилетия разлуки его невыносимые стороны — властность, жестокость, пренебрежение чужим мнением — пустили глубокие корни, пролегли резкими морщинами вокруг рта и глаз, закрижанели в темном взгляде. У меня был любезный разговор с немилосердным завоевателем, который за один час отдал четыре приказа о казни. Другой человек не удержался бы во главе Орды, а мои руки тоже пятнала чужая кровь, но между нами пролегла мировоззренческая пропасть, чьи дальние берега совмещал лишь зыбкий мостик родной крови.

На границе я избавился от изумрудных всадников и поехал дальше в одиночестве. Я успел прикипеть к украинским землям как к родным, а мой единственный друг посвятил жизнь их защите.

Мамай... Я любил его как брата! Или даже больше... Жал себя за то, что не смог исцелить его, и чувствовал обязанность продолжать его дело. Замысел был прост: известить об опасности Мамаевых джур, вернуться к брату, принять приглашение, после чего всячески отвлекать его внимание от молодого государства.

Но меня ждали плохие новости.

- Как вы посмели?

- Успокойся, Пугач. Ты сам только что сообщил о намерении Орды прийти сюда с войной.

— Вы нарушили обещание, которое дали Мамаю перед смертью!

— Мертвым безразлично к нашим словам, а живые ждут изумрудное нашествие.

— Вопреки его воле вы обрекли новых людей на проклятие.

— Они сами сделали этот выбор, как и мы в свое время. Где твои глаза, Пугач? Посмотри! Мы едва приходим в себя после войны с поляками. Сейм до сих пор мечтает покорить наглых мятежников. Против Орды нам не устоять... Если не иметь оружия, способного дать отпор!

— Вы объявили себя единственным оружием гетманата?

— Это была личная просьба гетмана Тимиша Хмельницкого, по которой мы единодушно приняли. Когда враг на пороге, сабли не ломают.

– Я знаю, Сокол, что это ты – ты и никто другой, стоишь за этой изменой. Заманил Лису, обманул Волка, забил баки Медведю. Убедил их, пока меня не было — знал ведь, что я этого не позволю!

— Никто не давал тебе права командовать нами, Пугач. Хватит капризничать! Помоги лучше подготовить новых джур. Обещаю, что...

- Обещаешь? Ты смеешь что-нибудь обещать?

— Мне горько, что ты не в состоянии понять нас. Может потому, что мы — дети Мамая, а ты никогда не был одним из нас, Пугач. Вот и сейчас ты уперся рогом и молишься на последнюю волю возлюбленного, потому что ничего другого в жизни у тебя не осталось! Не хочешь помогать? Это не мешай.

- О нет, Сокол! Я заставлю каждого из вас пожалеть за нарушенное слово. Я уничтожу ваше проклятое соглашение — чего бы это ни стоить!

— Мне горько слышны такие слова, Пугач. Не Мамай, а именно ты был моим настоящим учителем. Я до последнего надеялся, что ты поймешь.

– Я все понял. Но слишком поздно! Клянусь, что остановим вашу измену.

— Не трогай нас, старый ведьмач. Угрозы – это уж слишком! Ты не имеешь никакого права...

— Проклинаю день, когда посоветовал Мамаю взять тебя в джуры.

Выстрел.

Ослепленный гневом, я опустил взгляд на живот. Словно гром за молнией пришла жгучая боль. Как много раз до того, я начал произносить заклятие против кровотечения, но кто-то сомкнул мой рот ладонью, закинул голову назад, и шеей скользнула острая сталь. Слова захлебнулись струями крови.

Медведь. Волк. Лиса. Сокол. Мамаевые дети, отобранные и обученные с моей помощью, преданные товарищи, с которыми воевал бок о бок и выпивал на хуторе Буда, теперь они вместе убивали меня, не зная, что я бессмертен.

На время мое ошеломленное сознание угасло. Передо мной в грязи лежал Мамай, избитый до смерти. Я наклонился, чтобы помочь, но упал на него; когда поднял голову, на меня в упор смотрело собственное лицо, обезображенное побоями.

Я пришел в себя от удара по груди. Захрипел неистово, как может хрипеть человек с перерезанной глоткой.

- Псекрев!

Новый удар. В ноги холодно.

- Как он до сих пор не сдох?

Еще удар. Кто-то меня разул.

— Сомкнитесь.

Я лежал в гробу, а Сокол забавными движениями вбивал колы мне в сердце. Уж и сапоги украли, дети.

– На сторону его!

Волк и Медведь послушались приказа, а Лиса подала новый кол, который под молотком Сокола поразил мой висок. Раздался отвратительный хруст, и мир померк.

— Какой гроб! Она из золота?

Темное озеро безумно.

- С морты. Вытесали на заказ.

Воет волк...

Накрывают крышкой...

Рычит медведь...

Стуков молотков...

Девкотит лисица...

С тихим шорохом сыпется земля...

Хохочет сокол...

А потом наступила тишина.

С простреленным животом, разрезанным горлом, кольями в сердце и голове я проклял предателей и мечтательное бессмертие.

*** 

На горизонте поднималось облако пыли: под болотные напевы невольники шли к новой жизни. За ними следил молодой казак, беспрестанно погонял взмыленного коня. Если бы он только оглянулся... Если бы только увидел, что творится за спиной...

Но юноша не оглядывался.

Искалеченное тело замерло посреди дороги. Ударом лапы бурый медведь расколол голову. Череп лопнул, словно перезрелый арбуз, и медведь принялся вышивать мозг. Серый волк жадно глядал икры, рыжая лиса погрузила писок в живот и лакомилась требухами. С бледных небес упал сокол, пробил острыми когтями грудь, принялся клювать сердце, которое ритмично пульсировало. Кровь превращалась в багровый пепел.

Я плыл в море летаргического сна, качался на темных волнах агонии, нырял в однообразные глубины марева.

Иногда просыпался. В глухой могиле без воздуха, пищи, воды и чувств лежал неподвижно, как бревно. Не умирал.

Боролся с малодушием. В любое время он мог мысленно отказаться от сделки и закончить эту пытку. Не отказывался.

Я хотел уволиться и отомстить.

Ярость исцеляла меня. Когда вернулась власть над рукой, я нащупал кол в виске и медленно вытащил, постоянно теряя сознание от всплесков боли, которую невозможно описать словами из известных мне языков. Потом, так же медленно и так же болезненно, достал кол из сердца. Дерево насквозь пропиталось моей кровью. Помедлив накопленные силы, я вернулся к меченому босыми ногами грязи на растерзание голодных пастей.

Пока призрачные звери мордовали мои сны, сделка медленно восстанавливала мое тело — изрезанное горло, простреленное брюхо, дыры в груди и голове, такие глубокие, что