Книга дождя - Томас Уортон

class="p1">Алекс подходит ближе. Он может разглядеть, как дрожит морда зверька. Тщательно осмотрев лису еще раз, он замечает ту же едва различимую дрожь в передних лапах. Ребра выдаются из натянутой кожи, быстро поднимаются и опадают при дыхании.

– Похоже, она умирает с голоду, – говорит Алекс. – Видимо, давно тут стоит.

– Ей больно, – говорит Эмери. – Это очень больно.

– Откуда ты знаешь?

– Взгляд.

– Она боится нас, – говорит он. – Вот и все. Она не может двинуться по какой-то причине, и это пугает ее до одури.

– Нет, она умирает, – говорит Эмери, – потому что не может уйти. Нужно помочь ей.

Алекс поворачивается к ней.

– Она наверняка укусит нас, если мы приблизимся. Может, у нее бешенство. И я не хочу застрять так же.

– Ты не застрянешь, – возражает Эмери.

– Откуда ты знаешь?

– Я тут уже застревала.

– Ты что?!

– Когда приходила сюда до этого. Я подошла к дереву и почувствовала, как что-то держит меня за руки и за ноги. Что-то невидимое. Я дернулась очень сильно и выбралась. Не думаю, что ловушка достаточно сильна для таких крупных животных, как мы.

– Мы не животные.

– Нет, животные.

– Я не трону эту дрянь, – говорит он.

– Нужно что-то сделать.

Алекс смотрит вниз, на палку в своей руке.

– Остается одно, – говорит он.

Эмери смотрит на палку и снова на брата.

– Не надо, – говорит она, и впервые за долгое время он слышит эмоции в ее голосе, видит их в ее глазах. Не страх и не недоверие. Скорее разочарование в нем.

Он вспоминает домик, в котором они жили, когда только приехали в город, муравейник, палку, которой он разрушил его, даже не задумываясь. В душе стыдясь этого и злясь на сестру, он понимает, что отчасти предвкушает то, что собирается сделать.

– У тебя есть идеи получше?

Она качает головой.

Он медленно подкрадывается к лисе, держа палку перед собой. В паре шагов от зверя останавливается. Чует запах животного – едкая вонь, как от мокрой псины, к ней примешивается дух гнилой листвы и острый металлический запах, напоминающий о том, как пахнет его собственная кровь.

Он оглядывается на Эмери. Ее лицо вновь лишено выражения. Она не отворачивается.

Пока Бет едет с работы домой, по радио в машине два шумных надоедливых диктора разыгрывают шутку. «Тук-тук». – «Кто там?» – «Не». – «Что за “Не”?» – «Не пропусти невероятный двадцатичетырехчасовой пир от пуза в “Мире банкетов”!»

Собственное тело кажется ей тяжелым, как камень, который кто-то уронил с моста. Ей трудно моргать, глаза режет. Она старается сосредоточиться на дороге и других автомобилях, напирающих со всех сторон, нетерпеливо дергающихся, чтобы пробиться вперед. Смотрит на водителей, проскальзывающих мимо: кто-то бесстрастен за рулем, кто-то ловит ворон, кто-то рассержен. Она приближается к съезду в свой район, но ей приходится протискиваться в крайний правый ряд, и она едва успевает. Крошечная голубая спортивная машинка встревает перед ней, чтобы первой уйти вбок. На ее номерном знаке написано XS CASH.

На Фоксхейвен-драйв колонна возвращающихся домой автомобилей копится, как снежный ком. Она никогда не видела столько машин. Скоро поворот. Не тот, который она обычно использует, но она знает запасной маршрут к своей улице. Продвигаясь вперед дюйм за дюймом, Бет раздумывает, не съехать ли с основного пути. Поворот не выглядит таким запруженным.

Ее обдает волной воздуха, радио на мгновение смолкает, а затем возвращается: «…пир от пуза, крылышки без костей!» Так порой бывает при ряби: электроника захлебывается. Но сейчас было странно, потому что она могла бы поклясться, что на мгновение услышала голос Бена сквозь болтовню диктора и он говорил: «Поверни здесь».

Бет наконец приближается к повороту, съезжает. Она выбралась из пробки и едет домой.

Радио все еще пытается завладеть ее вниманием. Она его выключает, но бессмысленные фразы эхом отдаются в ее голове. «Сколько девушек смогут взять свои головы в свои руки? Все вы сможете?» – «Да, мы-то сможем. На городском танцевальном банкете c наклюкавшимся спутником».

Ее разум похож на разорванный конверт. Что там внутри было важного, все потерялось. Все, что у нее осталось, – надпись на конверте. Ее имя и адрес. Будто письмо вернулось.

Когда Бет наконец приезжает, дома тихо. Эмери снаружи, на заднем дворе, сидит в траве. Она сидит спиной к дому, поэтому Бет не видно в кухонное окно, что она делает, делает ли она что-то вообще. Она до сих пор иногда отключается и не двигается по несколько минут. Дверь Алекса закрыта, и Бет решает, что он внутри. «Он уже начал заниматься этим?» – гадает она не впервые. Должно быть, начал, ему уже пятнадцать. Это нормально, все хорошо, хоть она и не хочет думать об этом.

Но нет, что-то не так. Даже несмотря на то, что ее сын проводит все свободное время в своей комнате, а дочь почти не общается, есть обычная тишина, а есть этот уровень тишины. Будто невидимое излучение. Бет нужно поговорить с детьми, мягко выведать у них все, что сможет, но она так устала. Она выпьет бокал вина, потом начнет готовить ужин. Она дождется, когда они сами ей откроются. Рано или поздно это произойдет. Так всегда бывает. Или, по крайней мере, бывало раньше. Эмери придет к ней и скажет те слова, и она поймет, что было не так. Давненько Бет их от нее не слышала. Раздавишь ведьмин мизинчик.

Бет садится на террасе с бокалом шираза, впитывает последнее солнышко, пока оно садится за крышами Фоксхейвена. Сентябрь, уже темнеет рано. Она так и не привыкла к этому. Когда вино заканчивается, она вздыхает, встает и идет на кухню. Выбирает классический сборник рок-песен в проигрывателе, принимается мыть и резать овощи для жаркого с чили. Подпевает старым любимым песням. Я хочу ехать на велосипеде. Ехать на велосипеде. Она вспоминает, как Бен смеялся, нелепо раскатывая на трехколесном велосипедике Эмери на подъездной дорожке.

Он тоже отдалился в последнее время, как и дочь. У него все еще остались проблемы на работе после того, как он сменил должность? Он сказал ей, что теперь доволен, но по правде ведь они не обсуждали, что с ним произошло после того, первого, случая. Они всегда обсуждали проблемы, держали друг друга в курсе событий своих жизней. Похоже, подходящий момент никогда не наступит. А может, она не хочет знать, чем он занимается, может, она все еще злится на него за то, что он привез их сюда. И если ему тут тоже несладко, что ж, теперь он знает, каково это, когда твою жизнь рушат, вырывают с корнем.

Это