Саат. Город боли и мостов - Дарья Райнер

Всё повторяется. Снова огонь, и волны, и дрожь земли.

«Шторм идёт за тобой…»

– Скорее! – Скат машет рукой.

Предводитель акул вместе со своими людьми скрывается в брюхе стального чудища, погружённого в воду. Нура даже представить не может его истинный облик и размеры – каково будет там, внутри. Но медлить нельзя.

– Имперцы обстреливают восточный берег, – бросает Сом, когда они его догоняют. Ключи от Крепости позвякивают у него на шее, отливая медным блеском, теперь бесполезные. – Надеюсь, этот мятежник своё получит. – Он ныряет в люк первым, чтобы успеть предупредить остальных, если что-то пойдёт не по плану.

Горчак многозначительно хмыкает. Будь Карп в сознании, он бы высказал всё, о чём думают остальные. Однако Нура чувствует, как его волосы щекочут щёку: голова безвольно повисла. Втроём они с трудом опускают Карпа в зев; следом ныряют Ёршик и Горчак. Нура остаётся на пустом причале вдвоём со Скатом.

Его тёмные глаза не мигая смотрят на маяк, в котором свет, несмотря на приход утра, не гаснет.

– Иди, – сухо бросает он.

– Ка та’эр… – начинает она, но Скат обрывает:

– Не смей!.. Даже не пытайся, слышишь? Тебе не «забрать мою боль»! – Ярость в тёмных глазах меняется на что-то отчаянно-тихое. – Полезай внутрь.

Остров Ржавых Цепей содрогается от взрыва. И снова, ещё раз… Нура хватается пальцами за железные скобы; подводное чудовище глотает её, принимая в ненасытную утробу. Скат идёт следом, захлопывая люк над головами. Безжалостный лязг отрезает их от неба, смерти и горящего маяка.

СТРАНИЦА ТРИНАДЦАТАЯ. Огонь

10 день Заката, 299 г. от ВП

Остров Ржавых Цепей, Бирюзовый квартал

Она спит без сновидений. Впервые за несколько ночей Умбру не терзают кошмары, только глубокая чернота, не то исцеляющая, не то наоборот – зовущая на ту сторону…

Сколько часов прошло, она не знает. Встаёт в поту и больше не дрожит. Умывается водой из кувшина. Затем повторяется вчерашний ритуал. Доктор выводит её наружу, под пасмурное небо, она отвечает на точные вопросы: силён ли зуд, есть ли головная боль, тошнота, тремор… Последнее слово снова приходится объяснять, но Луас не теряет надежды. Снова называет её умной.

Умбра смеётся. Кажется, по-настоящему, вслух. Как раньше.

Доктор пугается.

– Простите. – Она сидит у стены заброшенного дома и смотрит на тучи. Отдыхает, прежде чем сделать ещё несколько шагов до кухни и попробовать поесть.

Её короткий смех и впрямь прозвучал чужеродно, как если бы песню на похоронах затянули не плакальщицы, а балаганные шуты. Но, несмотря на это, ей стало хорошо.

– Ты выглядишь лучше, – отмечает Враг довольно. Делает какие-то пометки на листе бумаги, сложенном на коленях.

Она опускает ресницы, представляя, как по очереди обнимет всех братьев. И напоследок – Ската. Дольше всех, но не так, чтобы Горчак отвесил едкую шутку, а Карп подхватил её и пустил дальше – со всеми цветистыми подробностями, хоть и без зависти. Со светлой горечью.

«Вашу руку, мона».

А ведь как хорошо начинался тот сон!.. Если собраться с силами, она, наверное, и станцевать может, чем точно повергнет Луаса в ужас. Не стоит рисковать.

Подставляя лицо осеннему ветру, Умбра слушает рассказ о том, как добрый доктор спас умирающую в переулке Хребта. Бедняжка была без сознания и бредила, говоря о каких-то башмачках. Очевидно, заражённая.

– Почему вы не прошли мимо?

– Я давал клятву.

– Врачебную? А как же тысячи тех, кто умирает в изоляторе?

– Зачем эта провокация, Умбра? Ты ведь понимаешь всё сама.

Он снова сидит на противоположном конце лавки. Линзы очков сверкают бликами. Почти как у Сома. Умбра ловит себя на мысли, что уже сроднилась с маской. Ей не интересно, какое у доктора лицо, будто его и нет вовсе. Как говорит Карп, «таким из мамки вышел».

– Мне хочется понять. У нас с вами разные ответы и причины помогать. Я могу верить в судьбу, а вы… человек науки, сами говорили. То, что вы взяли и принесли меня сюда, это поступок…

– Иррациональный?

Она хмурится.

– Опять сложно. Я бы сказала по-другому.

– И как?

– Добросердечный.

– По себе судишь… Но представь монету на дороге.

– Ничейную?

– Именно. Ты поднимаешь её. Каковы твои мысли?

– Ну, кто-то обронил.

– Допустим. Идёшь дальше и находишь ещё одну монету. Старинную, золотую.

– Это какая-то игра?

– Если хочешь, – отзывается Луас. – Если тебе так больше нравится. Я не всегда бываю занудным.

– Ну хорошо. Я подумаю, что меня водят за нос.

– Но тебе станет интересно, откуда они взялись? Вдруг рядом находится клад?

– Или банда нутряков.

– Ищешь подвох, это хорошо. Но нет, никто не скрывается поблизости.

– Тогда продолжу идти по дороге – вдруг увижу третью.

Луас довольно покачивает головой.

– Россыпь монет приведёт тебя к сундуку с сокровищами.

– Настоящими?

– Более чем. Жемчуг, алмазы – всё, что захочешь и сможешь вообразить. Тебе станет интересно, кто владел ими раньше и почему бросил клад?

– Конечно, станет, ведь…

– Никто в здравом уме с ним не расстанется, так? – Маска доктора сползает с носа, и он поправляет её быстрым жестом. – Мотивы людей нам часто неясны. Они идут вразрез с нашими представлениями. Чужая душа – чужой мир. Так всегда было. И будет.

– Вы просто не хотите отвечать.

– Чтобы ты поняла, почему, – он делает ударение на последнем слове, – мне придётся пересказать всю свою жизнь. Или, по крайней мере, несколько лет – до этого момента.

Умбра ковыряет ногтем край бинта: пожелтевший узелок ослаб и выпустил нити. Пока она спала, Альтред мазал её ступни и ладони какой-то пахучей мазью, которая застывала на коже коркой. Или то лопались мелкие волдыри и вытекала сукровица вперемешку с гноем. Умбра не знает. У неё теперь странные отношения с телом. Она будто смотрит на него со стороны – как на чужое. Близко нельзя, слишком больно. Жалко станет до слёз. А слезами, как известно, горю не поможешь.

– Вы и так для меня загадка, доктор. Даже в двух словах не расскажете. Только говорите о доверии…

– Спрашивай.

Вот так просто.

Так молниеносно, что Умбра теряется.

О чём попробовать узнать? О смерти судьи Гэлина? О том, как доктор оказался в Клифе и, главное, зачем? Или…

– Что вы делали в том переулке? В Хребте.

– Скрывался. Бежал от жандармов, если хочешь знать. Нежелание гнить в госпитале – лишь одна из причин. Мне были поставлены условия, которые я не мог принять.

– Какие? И кем?

– Городским Советом. – Судя по всему, Луас морщится. – Это политические дрязги, Умбра. Они всегда