Цепь - Ришат Медхатович Мухтаров

– Сейчас же квартиры никто не берет. Все затаились. Прижали денежки. Так же? А тут на тебе. У девочки нет на лице ничего. Наверное, это к лучшему. Скоро все нормализуется. Можно достать бабосики и снова начать их тратить.

Олеся улыбнулась. Ее сестра сейчас очень круто вывела мать на чистую воду. Алиса всегда была умной девчонкой. Слишком умной. И никогда не стеснялась этого показывать. Потому у нее и не было настоящих друзей. Никто не любит умников. Они уже своим видом дают тебе понять, какой ты тупица и ничтожество. И постоянно говорят правду. Даже когда этого никто не просит.

– А что в этом плохого? Да, я хочу, чтобы квартиры продавались, – призналась Вера. – Тогда у нас будет больше денег. Точнее, будут хоть какие-то деньги. Ты хоть понимаешь, как это тяжело, тащить на себе целую семью? В одиночку.

Вера начала всхлипывать. Как Олеся не верила в претензии сестры к повышенной популярности, так же она не верила в слезы матери. Олеся и сама прекрасно умела манипулировать людьми. Еще в прошлой жизни. Поэтому легко различала признаки притворства и в других. Но стоило отдать матери должное, играла она здорово. «Оскара» ей.

– Как это непросто каждый день думать, будет у нас на что завтра поесть или нет, – продолжала поскуливать Вера. – Отец ничем не помогает. А тут ты еще. Перед камерой ей сложно постоять пять минут. Только о себе и думаете. А каково матери, никогда не поинтересуетесь.

От всхлипываний Вера перешла к откровенному плачу. Алиса молчала. Олеся откровенно наслаждалась спектаклем. В ее жизни не так много развлечений.

– Я вообще тебя не понимаю, – продолжала Вера сквозь слезы. – То ты вся веселая такая, открытая, спорт, танцы, мальчики. То налетаешь на меня, за то, что я тебя по телевизору разрешила показать. Другая бы на твоем месте визжала от радости. Сколько друзей новых появится, подписчиков. А ты… Не хочу, не буду, не нравится. Ты мне хоть объясни, какая ты? Чтобы я понимала в следующий раз, не делала такого. А то я путаюсь уже, честное слово.

Алиса все еще молчала. Наверное, пережевывала слова матери. Послышались шаги и шорох одежды. Кажется, она обняла мать.

– Мам, ну хватит. Ну, прости меня, – принялась утешать Веру Алиса. – Я же не то, чтобы против. Мне просто не понравилось, что ты меня не предупредила. Я… Я не накрашенная была, одета так себе. Стою перед этими камерами, как бомжачка какая-то. Понимаешь? Я только поэтому.

– Ты у меня всегда красивая, – переставая плакать произнесла Вера.

Ну вот. Представление заканчивалось. Пьеса оказалась на любителя. Это была одна из тех ссор, после которых мать и дочь становились еще ближе. Это Олесю, конечно же, не устраивало. Она надеялась, что Алисе достанется. Что ей будет больно. Хотя бы морально. Но, по-видимому, не сегодня.

Олеся собралась так же тихо вернуться в свою комнату, но тут заметила, что до сих пор держит открытый тюбик в правой руке. Крышка от него была в левой. Олеся решила закрыть лекарство, положила крышечку на резьбу, та предательски выскочила из скользких пальцев, упала на пол и немного прокатилась. Олеся замерла. Еще не хватало, чтобы ее здесь заметили, и поняли, что она все это время подслушивала. Такого развития пьесы ей не хотелось.

Она вся напряглась и замерла в ожидании, что ее окликнут из кухни. Но оттуда по-прежнему доносились только всхлипывания Веры. Вроде пронесло. Олеся повернулась и сделала первый аккуратный шаг в сторону своей комнаты.

– Конечно, красивая, – вдруг продолжила Алиса. – Страшненькой стать солисткой на конкурс не предложили бы.

Олеся замерла.

– Солисткой? – переспросила Вера. Это же захотелось сделать и Олесе. – То есть… Главной? В вашем танце?

– Ага, – подтвердила Алиса. – Валя… Ну, преподаватель наш… Помнишь же? Она сказала, что… Только Олесе не говори, ладно? – произнесла Алиса тише. – Сказала, что я даже талантливее сестры. Лучше двигаюсь, потому что делаю это с душой.

Олеся сжала кулаки. Это было уже слишком. Полное вранье. Никто в здравом уме не решил бы, что Алиса танцует лучше нее. Что она вообще хоть в чем-то лучше.

– Да? Ну это же здорово. Можно же будет прийти? Посмотреть, да?

– Да я еще не согласилась. Точнее даже отказалась. Это же сколько времени надо угрохать на репетиции. А у меня учеба, плавание.

Опять это притворство. Конечно же она согласится. Или уже согласилась, просто хочется, чтобы мать ее поуговаривала.

– Ты чего? Обязательно соглашайся. Если Валентина говорит, что ты лучшая – значит так и есть. Она-то разбирается.

Как же предательски это звучало! Вера всегда говорила, что будет поддерживать Олесю, что бы ни случилось. И так легко забыла про свои обещание. «Нет! Это неправда! Ты врешь! Олеся лучше тебя! И все это знают! Не смей зариться на то, что принадлежит ей!» – вот как мать должна была отреагировать. А она… Она же знает, как важны для Олеси воспоминания. Воспоминания вообще последнее что у нее осталось. О том, какая она была клевая, как у нее все получалось. Ей было важно знать о том, что когда-то она была первым номером. И вот у нее отнимают и это. И кто это делает? Опять Алиса. А родная мать ей поддакивает.

Из кухни донесся смех. Алиса и Вера еще что-то обсуждали, но Олеся уже не разбирала слов. Ее била мелкая дрожь. Кожу покрыл холодный пот. Ощущение несправедливости выкручивало ее изнутри.

Они там смеются, веселятся, радуются. У них там жизнь. Ее жизнь. На месте Алисы сейчас должна быть она. И там на кухне – хвалить должны только ее. И в танце в первом ряду. Как Алисе это удается? Заменить ее везде. Олеся чуть ли ни физически ощутила, как исчезает. Испаряется. Превращается в ничто. Как по руке бежит холодок. Как она пропадает из этого мира. И никто этого не замечает. Потому что у них есть Алиса. Никто даже не вспомнит о том, что Олеся существовала.

Девушка опустила глаза полные слез на руку, пальцы которой отчетливо чувствовали холод. И поняла, что это мазь. Олеся так сильно сжала руку, что все содержимое тюбика выдавилось на кисть. Снова донесся этот запах. Вонь, вот единственное, что ей сейчас полагалось. Все лучшее – Алисе. А ей только вонь и ноющая боль в ноге.

Олеся сделала несколько быстрых шагов и оказалась в кухне. Вера обернулась и растерянно посмотрела на нее.

– Ой, дочка. А мы тут… Чай будешь?

Вера кивнула на кружку, стоящую на столе. Олеся пристально