Рождение звезды 2 - Асаэ

а живой, ликующей, по-весеннему легкомысленной. Из открытых окон доносились обрывки радиопередач и запах утренней яичницы. Старушки, словно первые подснежники, уже сидели на скамейках, подставляя лица майскому солнцу и перебрасываясь неторопливыми фразами. Детишки, громко топая, гоняли мяч, их визгливый смех звенел, как стеклянные шарики.

И конечно, девушки. Май словно дал им сигнал сбросить пальто и достать из гардеробов всё самое яркое. По тротуарам, словно стайки пестрых, нарядных птиц, сновали молодые женщины в платьях с цветочным принтом, в костюмах нежно-пастельных тонов. И вот — о, да! — то тут, то там мелькали смелые по советским меркам наряды: юбки, подол которых заканчивался выше колена, облегающие блузки, яркие ленты в волосах.

Саша бежал, и на его лице сама собой расплывалась улыбка. Он ловил на себе восхищенные, заинтересованные взгляды, слышал за спиной сдержанный девичий смешок. Это был совсем другой вид внимания — не официальный, не подобострастный, а живой, искренний, полный молодости и любопытства. Он чувствовал себя не звездой эстрады, а просто молодым, сильным парнем, которому улыбается утро и весь мир.

Вернувшись домой, он был пьян от движения и свежего воздуха. Квартира встретила его умопомрачительными, согревающими душу запахами.

— Сашенька! Иди-ка сюда, пока горяченькие! — донесся с кухни голос родной и любимой бабушки.

На столе, рядом с дымящимся чайником, лежала стопка румяных, оладий. От них шел такой аппетитный пар, что у Саши сразу заурчало в животе. Рядом в розетке темнело густое, словно бархат, малиновое варенье.

— Бабуль, ты меня самая лучшая, — рассмеялся он, набрасываясь на угощение. Оладьи таяли во рту, было невозможно остановиться.

— Льстец, — отозвалась бабушка, присаживаясь напротив с собственной чашкой чая. В ее глазах светилась та самая, неподдельная радость — видеть, как ее внук с аппетитом уплетает ее стряпню. Это был ее язык любви, простой и понятный. — Но умелый, льстец!

Они сидели за столом в теплом, уютном молчании, прерываемом лишь звоном ложек. Лучи солнца ложились на скатерть, на варенье, на волосы Анны Николаевны. В этот момент не было ни Союза композиторов, ни министров, ни «товарищей» из органов. Были только два самых близких человека и невероятно вкусные оладьи. Саша чувствовал себя абсолютно счастливым и защищенным. Казалось, что этот день не может не сложиться удачно.

Позавтракав и наскоро переодевшись в школьную форму, Александр вышел из подъезда. Майское солнце уже припекало по-настоящему, и он с наслаждением почувствовал его тепло на щеках. Дорога в школу была ему знакома до каждой трещинки на асфальте, до каждого дерева. Но сегодня он шел по ней с странным, двойственным чувством.

С одной стороны, его тянуло назад, в уют бабушкиной кухни, в тот мирок, где он был просто Сашенькой. Мысль о том, что сейчас придется снова надеть на себя маску «того самого Семенова», слегка тяготила его. Он предвкушал любопытные взгляды, шепотки за спиной и, чего уж греха таить, возможную зависть. Ему хотелось просто быть обычным учеником, но он уже понимал, что это невозможно.

С другой стороны, его гнала вперед простая, юношеская потребность — увидеть своих. Не поклонников, не коллег по сцене, а своих друзей. Олега и Витьку. Тех, с кем он делил не сцену «Олимпии», а школьную скамью и все мальчишеские радости и проблемы.

И вот он уже видел знакомые фигуры у чугунных ворот школы. Олег, худущий и вечно озабоченный, что-то оживленно доказывал Виталику, который, заложив большие красные руки за спину, снисходительно его слушал, добродушно ухмыляясь.

Саша ускорил шаг. Они его еще не заметили.

— ...да я тебе говорю, у них там даже голуби другие! — горячился Олег. — Наши — бойкие, драчливые, а эти... парижские... томные какие-то, важные. Как будто тоже про Париж все знают!

Виталик фыркнул:

— Тебе бы, Снигирев, не в музыканты, а в орнитологи идти. Разглядел голубей! А я тебе про мясо говорю! Багет — это ладно, а это... как его... круассан? С маслом! Я б такие круассаны тут каждый день...

Олег первый заметил подходящего Сашу. Его лицо расплылось в широкой, немного хитрой ухмылке.

— О! А вот и наш франт-интернационалист пожаловал! Ну как тебе возвращение в родные пенаты? Смотри, Витька, походка какая — будто не по асфальту, а по Елисейским полям шествует!

Виталик обернулся, и его лицо тоже озарилось радостной гримасой.

— Сашка! Здорово, браток!

— Ну что, парижанин, — не унимался Олег, — скучал по нашей столовской каше с комками? Готовься, сегодня как раз четверг, перловка!