Патриот. Смута. Том 5 - Евгений Колдаев

Ну что же, поговорим, господа.

Глава 16

Смотрел на них, раздумывал, с чего начать. С «кремлевских башен» или со Лжедмитрия и его фиктивного двора, собранного из авантюристов, наемников и прочих сомнительных личностей. Хотя… Если так посмотреть, боярская свора, что отиралась вокруг Шуйского не лучше.

Часть из них еще и перелетали туда-сюда. Тушинские перелеты — апогей мерзости Смуты. Служение и вашим и нашим. Попытка выгадать что-то и там, и здесь.

После военного совета голова была прилично загружена мыслями, но работать было нужно.

Провел руками по лицу, собрался. Поехали!

— Начну с простого. Фрол Семенович, расскажи, что там, в стане царика Дмитрия? Кто за него сейчас, сколько сил было?

Старик напрягся. Я заметил, что он заерзал на лавке. Не хотелось ему вспоминать всю эту историю. Новая работа, несмотря на тяготы похода, вернула ему силы. Даже как-то посвежел человек после воеводской должности.

А здесь только заговорили о Тушино, вмиг осунулся, погрустнел.

— Сложно, Игорь Васильевич. Ох, сложно.

— А ты говори как есть. Я же понимаю, ты оттуда зимой ушел. Давно, когда валилось все. Убрали тебя, как помню.

Он дернулся, посмотрел на Шеншина, на Григория, вздохнул.

— Ну да. Когда Тушинский лагерь развалился… — Он опять вздохнул. — Когда развалился, значит, лагерь все плохо стало. Резко. Все куда-то бежали, уходили. Грабеж, разбой, паника. Все разваливалось. Ну и я… В Калугу ушел. А там он, опять. И силы какие-то собирать опять начал. Но, я уже не в почете у него был. Вот и отослал Дмитрий меня в Воронеж, воеводой.

— Хорошо. А кто из значимых людей, кто из воевод, полководцев, бояр крепких и важных с ним остался? Кто мог успеть вернуться? Что думаешь, что скажешь?

Повисло молчание. Войский думал, и тяжело ему было от мыслей. Не хотелось о таком вспоминать, а тем более говорить.

— Ну, что сказать могу. — Начал он после паузы, собравшись с силами. — Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, самый верный человек. Самый значимый из русских. Стрелецкий приказ у царика возглавляет… Возглавлял, сейчас не знаю. Человек опытный, рода знатного. Отец его при Иване Великом служил воеводой…

Я начинал припоминать историю. Вроде как один из членов будущей семибоярщины. Раз так, значит, важная птица. Выходит в боярской игре он за Димку вора выступал, на него ставил. А раз я вспомнил Семибоярщину, то еще про шестерых узнать надо.

Да и помимо них, еще вокруг же много кого вилось, толкалось.

— Давай дальше, что еще о нем скажешь?

— Да что говорить. Человек уважаемый с Ляпуновым переписку вел, насколько я знаю…

Вот как. Ляпунов всплыл. Так-то я знал, что Прокопий и весь его рязанский клан свою игру вел во всей этой Смуте. И что московское боярство, погрязшее в интригах, заговорах, подметных письмах, наветах и предательствах, вероятно, переиграть хотел. Сменить этот змеиный клубок на своих людей. Либо… влезть туда и свое почетное место у кормушки царской, государственной занять.

Ляпунов, ждать от тебя можно чего угодно. Ты и мне письмо с умыслом написал, не просто так.

— Ладно. Это боярин, один, а еще кто?

Войский почесал затылок.

— Так ну… Роман Ружинский, лях. Полководец, как я понимаю. Но, ушел к Сигизмунду он, вроде как.

Ружинский… Хм, фамилия знакомая, но что-то не помнил я его действий в стане польском. Странно. Может, погиб быстро он? От событий распада Тушинского лагеря до Семибоярщины не дошел, не всплыл нигде. Где-то в землю русскую лег. А может… Ладно. Пока просто запомню персонажа.

— Так, а о нем что скажешь?

— Да что. Воин опытный. Интриган тот еще. Злой, лютый… Прибыл два года назад к Димитрию. Быстро в дела вошел. Навел смуты, крамолы и заговор быстро состряпал. Прошлого гетмана Николая Меховецкого сковырнул. Дескать, плохо воюет, ненадежный. Убили его. — Старик вздохнул тяжело. — Тогда еще людей порезали, страху я тогда натерпелся. Ух… Ну и на меня давил постоянно, требовал…

Вскинул глаза на меня Войский.

— Требовал результата, Игорь Васильевич. А я что… Хоть сам становись, да…

Он сокрушенно упер голову в руки. Повисла тишина.

— Так, Фрол Семенович, понимаю, тяжело. С разбойниками и лиходеями, оно всегда так. Давай по существу дальше. Что с ним, куда делся?

— Да черт знает этого хитреца. Когда все в Тушине валиться начало, ушел к Смоленску, к Вазе.

Ага. Ну, ушел и ушел, с ляхами мы потом разбираться будем. Всплывет, буду думать.

— Еще кто?

Я понимал, что есть еще ряд отменных, первосортных упырей, про которых мне знать надо. Прямо очень надо. Только хотелось бы, чтобы сам Войский все рассказал, а не я вопросы ему задавал. Потому что, если вмешаюсь, информация искаженной может быть.

— Еще Заруцкий. Казак. Атаман. — Фрол Семенович поднял глаза. — К Смоленску отъехал, тоже к Вазе. А так, про него, что сказать. Казак он и есть до мозга костей. Лихой, хитрый, удалой другой бы атаманом не стал. Но, из всех в лагере Тушинском, из казаков я имею в виду, толковый. Пожалуй. Военное дело, как мне кажется, хорошо знает. Только… Сума он переметная. И…

Повисла тишина

— Чего, Фрол, давай, договаривай.

— Да… На Мнишек он смотрел, ох… Ох, как смотрел. Словно дырочку сверлил.

Криво улыбнулся старик, пошло так.

— Смотрел? — Я идею Войского понял, но решил переспросить, чтобы точно уж понять, что он имеет в виду.

— Да. Грешным делом, я уж думал, что может дело-то не в ней, а в царьке. Отсюда и деток нет. И что этот казак, раз неровно дышит к ней, то и проблему решит. Только… А как это сказать и тем более сделать? — Он плечами пожал. — Мнишка же она не сабля, кто смеет, тот и владеет. Она же свой характер имеет. Инператрица. Как о себе говорила и писала.

Понятно. За такое и голову отсечь могли, причем не Заруцкому, а именно Войскому, как предложившему компромиссное решение с зачатием. Легко на кол бы пошел.

— Еще кто?

— О… Дальше, Игорь Васильевич. Дальше сущие звери. Только они давно не за Лжедмитрия. Сами по себе. Грабят, убивают, жгут окрест все. Именем царя прикрываются.

— Лисовский? — Имя этого упыря я знал. Сквозь зубы произнес.

Попадись он ко мне в руки, недолго думая,