Мизанабим - Дарья Райнер

Умбра через силу улыбнулась. В Ёршиковом возрасте у всех страшилки на уме. Нужно отговорить его осторожно.

– А как понять, что пора?

– Ну, они посмотрят в ответ… Наверное.

– Но у тебя же закрыты глаза, – она взъерошила русые вихры на его затылке. – К тому же, посуди сам: я-то уйду, а тебе здесь оставаться. Вдруг мои «гости» решат к тебе прийти.

– Они приходят. – Он сбросил её руку, насупленный и неприступный. – Вы просто не видите.

Умбра вздохнула.

– Ты про Соню?

– Угу.

– Ну и зачем ещё больше гостей? Чужих этих, из-за окна?.. – Она взмахнула рукой и чудом не уронила огарок. – Давай-ка ты их ко мне отправляй, если придут, ладно? Договорились?

Он помотал головой.

– Только не к тебе. Страшно.

– Тогда к Карпу! Будем считать, что заслужил своим коварным свистом.

– Ты не понимаешь. Шутишь… Это не смешно.

– Прости. Ну, хочешь, останусь?

Снова безмолвное «нет». Боднул головой её плечо, прежде чем забраться под одеяло и, повозившись, повернулся носом к стене.

– Вот и правильно, – сказала она, – играть лучше днём. И во что-то хорошее.

– Она подсказывает.

– Кто?

– Крепость, – пробормотал Ёршик. – Ну, о том, как играть. Вроде правил. Только я не пойму до конца.

Умбра ощутила холодок между лопаток. Прошло всего несколько недель, как Братство обжилось в бывшем госпитале, но это место не переставало удивлять.

– Утро вечера мудренее. Разберёмся.

– Обещаешь?

– Угу, – эхом откликнулась она, прежде чем затворить за собой дверь. – Спокойной ночи.

– И тебе.

Вернувшись в свою спальню, она вздрогнула от шороха. Сердце ёкнуло, когда в стеклянной перегородке двери Умбра поймала своё отражение. Показалось. Бывает же.

В ту ночь они впервые встретили Офицера. Мертвенно бледного, с резким лицом, тёмными провалами глаз и дырой в груди – вместо сердца.

«Он там». Они все – там.

И даже если закрыть глаза – не исчезнут.

☽ ⚓ ☾

Оказывается, на остров Ржавых Цепей мон Луас прибыл не по своей воле. По завершении интернатуры в столичном госпитале, после сдачи экзаменов и бумаг выпускники проходили через так называемое распределение. «Сообразно нормам и предписаниям Академии, а также запросам местных властей».

На этих словах, процитированных наизусть, из-под маски раздаётся смешок. Резкий, недобрый. Умбра молчит и слушает. Решает не перебивать и оставить вопросы на потом.

«Местные власти» означало удалённые уголки провинций: острова, бывшие колонии, якобы независимые теперь, часть Силт-Айлского доминиона, но по правде говоря – по-прежнему висящие на шее императора. Если не задушат, то оставят синяки.

То, с каким презрением и даже ненавистью доктор говорит о правящей семье, даёт понять: перед ней явный противник короны. Самой идеи «монархического режима». Он продолжает сыпать сложными словами, даже не замечая их, а Умбра отчаянно пытается понять. Не потерять ниточку рассказа, которая стежок за стежком подбирается к Клифу, связывая обрывки полотна воедино.

– Судья Гэлин был первым, с кем я вступил в переписку. Он был единственным членом Совета, искренне заинтересованным в моих взглядах… и научных изысканиях. Когда я прибыл на остров, он предоставил мне дом в Лазурном квартале. Удобный, просторный – жаловаться не на что. Лабораторию обустраивал я сам. Из подручных средств. Если бы я знал тогда… Ведь корень эпидемии уже давал ростки.

– По вашему совету закрыли Латунку, – не спрашивает, а утверждает она.

– Да, видимая вспышка случилась в Латунном квартале. Двадцать шесть заболевших. Но в этих условиях невозможно отследить нулевого пациента.

– Нулевого?

– Так говорят. Хотя, по сути, он первый. Может быть источником хвори, завезённой на остров или… открытой другим путём.

– Через могильник? – вспоминает она один из прошлых разговоров.

– Это лишь предположение. Один из множества вариантов. Проводить расследование стало некогда. Мы приняли решение изолировать квартал.

– Вы знаете, что там было? – Умбра сглатывает вязкую слюну, вспоминая чёрный дым над крышами и приглушённые расстоянием вопли за воротами.

– Да. Это неизбежно.

– Знаете, как вас прозвали внешники?

Он усмехается.

– Вряд ли ты меня удивишь. Ещё в столице пришлось побывать и Узником, и Палачом. Люди горазды клеймить других. За дело и без.

– Вы там Враг. Для всех.

Она впервые слышит, как Луас смеётся в голос. Подрагивают стаканы, волна звука расходится от его локтей, лежащих на столе.

– А для тебя?

– Зачем этот вопрос, доктор? Вы ведь понимаете сами, – она звучит эхом его слов.

Как можно ненавидеть человека, который дал ей смесь из порошков и поит молоком, раздобытым где-то и как-то? Бинтует руки, пока она спит, чтобы не срывала волдыри до крови. Выводит наружу, даря ей небо, лавку, воздух – много ли надо?..

И в то же время – любить его не за что.

Да, люди в Латунке всё равно бы умерли. Возможно, без карантина погибло бы гораздо больше. Поздно гадать. Счёт заболевшим уже не ведётся, весь город утонул в огне и панике. Грань между Спасителем и Врагом тонка, как волос. Как острие иглы. Всё превращается в хаос, и неважно, какие у тебя намерения.

Хаос – интересное слово. Что-то из ничего. Возможность выбирать, и этот выбор подчас приводит к странным, пугающим или радостным событиям. Никогда не угадаешь. И если карта пророчит судьбу – даже бинты предсказывает, что забавно, – с ней можно отважиться поспорить. Понадеяться на крохотный шанс, который тебе обещают.

Умбра не любит доктора по иной причине. Сложно проникнуться симпатией к человеку без лица. Из-за этой маски кухонные разговоры напоминают камерную пьесу – постановку в одном из бродячих театров, которые Ёршик и Карп так любят. Остальные терпят и поддерживают идею просто так, а эти двое – знатоки. Малой в силу возраста клюёт на всё новое, но так же быстро начинает скучать, если актёры не вытягивают образ, а Карп – из тех, кто может подхватить монолог на середине и перетянуть внимание зрителей на себя. Он сыплет строчками из таких спектаклей ещё долго – и очень метко. Умбра так не умеет. Она ухватывает общую идею – ценность, чувство, которое носит с собой ещё несколько дней. Размышляет. Думает, как поступила бы на месте героев, окажись в незавидной ситуации. Но реплики забывает напрочь.

Неудивительно, что Луас напоминает ей актёра. Чумного доктора из «Рябиновой ночи» или гиганта по имени Азим из «Руки истины», который прятал под маской уродство, пытаясь завоевать сердце возлюбленной стихами и добрыми поступками.

Умбра склоняет голову.

Нет, не Азим, это точно. Великан, несмотря на ужасную внешность, был мягок и чистосердечен. Кор-саат.

Доктор Луас – если это его настоящее имя – не такой.

Царапает в нём что-то. Не даёт