Берсеркер: Маска Марса. Брат берсеркер. Планета смерти - Фред Сейберхэген

В его ушах бился монотонный рев варварских голосов:

Там на одной стене была дубрава,

Где все деревья стары и корявы,

Где остры пни, ужасные на вид…[4]

И он видел этот лес вокруг себя. У него даже не возникал вопрос, реальны ли эти деревья и мерный речитатив, ибо его рассудок сотрясали волны замешательства.

Откуда зверь и человек бежит.

Шел по лесу немолчный гул и стук,

Как будто буря ломит каждый сук,

А под холмом, прижат к стене откосной,

Был храм, где чтился Марс Оруженосный…

И он узрел храм – стальной, в виде ужасающей обшивки берсеркера, наполовину ушедший в темную землю. Стальные врата звенели, содрогаясь от холодного ветра, который вылетал из храма и беспрестанно рвался вперед, чтобы неистовствовать в исковерканном лесу. Пепельно-серый пейзаж озаряли сполохи полярного сияния.

Лишь с севера сквозь дверь струился свет:

Отсутствовал окошка всякий след,

Откуда б свет мог доходить до глаза…

Он будто прошествовал широкими шагами завоевателя в когтистые врата к дверям храма.

А дверь была из вечного алмаза,

Обита крепко вдоль, и вширь, и вкось

Железом; и чтоб зданье не тряслось,

Столп каждый изумительных палат

Сверкавший сталью, с бочку был в обхват.

Внутри он увидел калейдоскоп насилия, пиршество кровопролития. Неисчислимые иллюзорные орды людей схлестывались в битвах, машины истребляли женщин, животные давили и пожирали детей. Он же, завоеватель, принял все это как должное, упиваясь происходящим, одновременно осознав, что все это породил его собственный рассудок под воздействием некой внешней силы, заимствуя образы из слов речитатива.

Он не знал, сколько времени тянулось все это. Конец пришел внезапно – давление на рассудок прекратилось, речитатив смолк. Облегчение оказалось таким огромным, что он с закрытыми глазами рухнул на какую-то мягкую поверхность и распростерся на ней. Тишину не нарушал ни единый звук, кроме его собственного дыхания.

Раздался глухой стук, и он открыл глаза. Неподалеку от него упал брошенный откуда-то короткий меч. Он лежал в круглой, знакомой ему комнате, залитой мягким, неярким светом. Круглую стену украшала сплошная роспись, на тысячу ладов трактовавшая тему кровопролития. За невысоким алтарем стояла статуя вооруженного человека, который сжимал в руках поводья колесницы и боевой топор, человека, олицетворявшего собой нечто большее, нежели просто жизнь, стоявшего выше всего человеческого: на его бронзовом лике застыла бесстрастная ярость.

Все это он видел и прежде, но сейчас не придавал значения ничему, кроме клинка. Меч притягивал его, как магнит, ибо власть недавних видений, власть разрушения, была еще свежей и неодолимой. Он пополз к мечу, мимоходом отметив, что одет, как и статуя бога, в кольчугу. И едва положил ладонь на рукоять, как сила клинка подняла его на ноги. Он огляделся в предвкушении предстоящего.

Часть сплошной росписи-стены открылась, оказавшись дверью, и в храм вошел некто в простой, аккуратной форме, с худощавым и строгим лицом. Незнакомец выглядел как человек, но не был человеком, ибо не пролил ни капли крови, когда меч рассек его.

Радостно, бездумно изрубил он пластикового субъекта на десятки кусков. А потом замер над ним, чувствуя усталость и опустошение. Металлический эфес меча внезапно раскалился, и он выронил оружие. Такое уже случалось, не раз и не два.

Расписанная дверь распахнулась снова. На сей раз вошел настоящий человек, облаченный в черный мундир. Его глаза гипнотически сверкали из-под густых бровей.

– Назови свое имя, – приказал одетый в черное так, что не подчиниться ему было невозможно.

– Меня зовут Дзор.

– А меня?

– Кацулос, – монотонно произнес Дзор, – Эстильская тайная полиция.

– Да. А где мы?

– В космосе, на борту «Нирваны-два». Доставляем верховному владыке Ногаре его новый космический замок на окраину Галактики. Когда он поднимется на борт, я должен буду развлечь его, убив кого-нибудь мечом. Или другой гладиатор развлечет его, убив меня.

– Обычная печаль, – отметил один из подчиненных Кацулоса, появляясь в проеме дверей позади него.

– Да, этот всегда огрызается, – подтвердил Кацулос. – Зато субъект качественный. Видел энцефалограмму?

И он показал обрывок бумажной ленты с извилистыми линиями.

Они обсуждали ожидавшего и слушавшего Дзора, будто неодушевленный предмет. Они научили его повиновению. Думали, что укротили его раз и навсегда, но в один прекрасный день он им покажет. Пока еще не поздно. Дзор задрожал в своей кольчуге.

– Отведи его в камеру, – приказал наконец Кацулос. – Я подойду через минуту.

Уводимый из храма вниз по лестнице Дзор в замешательстве оглянулся на него. Воспоминания о перенесенной обработке уже стали расплывчатыми, а то, что удавалось выудить из памяти, оказывалось настолько неприятным, что он оставил дальнейшие попытки. Но угрюмая решимость нанести ответный удар не покинула его и даже усилилась. Так или иначе, надо было нанести удар, и как можно скорее.

Оставшись в одиночестве, Кацулос пинками сгреб обломки пластикового манекена в кучу для тщательного уничтожения. Он тяжело топтался по маске из податливого пластика, смяв ее до неузнаваемости, – на тот случай, если она попадется на глаза кому-нибудь, кроме его подчиненных.

Затем минутку постоял, глядя на маниакальный бронзовый лик Марса. И в глазах Кацулоса, взиравшего на других людей с холодностью стального клинка, затеплилось что-то живое.

В каюте, где предстояло разместиться верховному владыке Ногаре, после того как он вступит во владение «Нирваной-2», загудел сигнал интеркома. Сидевшему в одиночестве адмиралу Хемфиллу потребовалась пара секунд, чтобы отыскать нужный выключатель на огромном незнакомом столе.

– Слушаю.

– Сэр, контакт с курьером из Солнечной системы завершен; мы готовы трогаться дальше, если только вам не надо передать напоследок какие-нибудь пакеты.

– Никак нет. Наш пассажир поднялся на борт?

– Да, сэр. Он из Солнечной системы, зовут Митчелл Спейн, как нас и уведомляли.

– Я знаком с ним, капитан. Не попросите ли зайти его ко мне в каюту при первой же возможности? Я бы хотел поговорить с ним, не откладывая на потом.

– Есть, сэр.

– А эти полицейские еще рыскают вокруг мостика?

– В данный момент – нет, адмирал.

Отключив интерком, Хемфилл откинулся на спинку троноподобного кресла, из которого Фелипе Ногара вскоре должен был обозревать свою Эстильскую империю, но потом его худощавое лицо, как обычно, омрачилось, и он встал. Роскошь каюты не доставляла ему ни малейшего удовольствия.

Китель опрятного, простого мундира Хемфилла украшали семь ало-черных лент; каждая означала участие в