Дом бурь - Йен Р. Маклауд

– Ну что, госпожа Элиза?

Она наклонилась, чтобы поцеловать его. Вскоре они жадно ласкали друг друга, и момент был сладостным, как никогда раньше; они раскачивались и задыхались, а кровать раскачивалась и задыхалась вместе с ними. Они были наедине, они были вместе, впервые испытывая чистое безрассудство пребывания в большом городе, где никто их не знал и всем было наплевать. Дома, в Инверкомбе, страсть охватывала их чаще всего в каком-нибудь тихом уголке сада, где они пытались разобраться в собранных данных, или в прохладной темноте подле вычислительной машины, где Ральфа отвлекала вена на внутренней стороне ее локтя или биение пульса в ложбинке на шее, и занятия любовью как будто отрывали от более важной цели. А здесь все происходило иначе, и Ральф не сомневался, что сквозь пожелтевшие стены доносятся другие такие же крики. Звуки любви уподобились заклинаниям гильдии, в которую мог вступить любой, и Мэрион была неимоверно прекрасна, ее плоть стала безграничной территорией. Ему показалось, что ее соски стали больше и темнее, и она ахнула и почти оттолкнула его, когда он взял один в рот и почувствовал, как тот затвердел. Женщины, охваченные страстью, переменчивы, как погода в окрестностях Инверкомба в конце лета, и Мэрион, обернувшись бурей, неистово и почти сердито оттолкнула Ральфа, оскалила зубы и посмотрела на него издалека в то самое мгновение, когда должна была быть ближе всего.

Они лежали на спине, разглядывая замысловатые разводы на потолке.

– Четыре тысячи пятьсот фунтов – это много? – спросил он наконец.

Мэрион хихикнула, и кровать хихикнула вместе с ней.

– Достаточно, чтобы прожить в этой комнате всю жизнь.

Мысль была приятная. Раздался гудок корабельной сирены – достаточно громкий и близкий, чтобы задрожали оконные стекла.

Он положил руку на крутой изгиб ее бедра.

– Я и не думал, что смогу понять отца. Но теперь, кажется, понимаю. Я имею в виду… посмотри, что он нам дал. Это имя. Эти деньги. Все равно что дверь.

– Мой отец не заработал столько за всю свою жизнь.

– Это много. Но в то же время… – Ральф умолк.

Мэрион накрыла его руку своей.

– Я понимаю, что ты пытаешься сказать. Много для меня, но не для тебя.

Он видел в гильдейских документах суммы такого рода – в качестве процентов по единственному счету, нарастающих за сменницу. Но эти деньги принадлежали Гильдии телеграфистов. Личное состояние, которое можно положить в карман и потратить, встречалось гораздо реже. На самом деле он полагал, что четыре с половиной тысячи фунтов – это было все, чем обладал отец, или, по крайней мере, все, что он мог передать сыну незаметно. Да, немного, но в то же время немало, по крайней мере для настройщика, и, лежа рядом с Мэрион, он чувствовал растущее возбуждение. То, что дал ему отец, и впрямь было дверью – путем к жизни, совершенно отличной от той, которую пришлось прожить самому Тому Мейнеллу. И они с Мэрион могли войти в эту дверь.

– Видишь, к чему все идет? Он хотел, чтобы я сбежал. Он знал о тебе и желал этого для нас обоих. Вот послание, заключенное в том камешке… – Мысли, которые приходили ему в голову, стали реальностью. Казалось, все – Инверкомб, его выздоровление, врожденная адаптация, их любовь друг к другу, даже слова его матери про ключ от клетки – было лишь преддверием нынешних событий. – Мы действительно могли бы стать мастером и мистрис Тернер.

– И куда бы мы отправились?

Ральф уставился на коричневые разводы на потолке. В их разбросе и форме было что-то знакомое, напоминающее о странствиях по картам во время лихорадки. Еще он вспомнил, как кухарка на кухне достала связку бананов и изнутри выполз огромный паук с волосатыми лапами – крупнее любого жужука, но, судя по всему, возникший естественным путем. А затем ему на ум пришла фасолина, которую Мэрион как-то раз показала на берегу.

– Мы могли бы отправиться на Блаженные острова. Ты слышала, что сказал мастер Макколл. Ты же на самом деле не хочешь остаток жизни проработать горничной или прожить на берегу?

Вот они, острова во всем своем головокружительном разнообразии, отразившиеся в пятнах на потолке номера 12А в «Саншайн Лодж». Ральф подумал о фруктах, насекомых и птицах. Подумал о возможности доказать врожденную адаптацию на материале куда более обширном, чем побережье. Молчание затянулось. Очертания островов как будто вновь превратились в обыкновенные пятна. Неужели Мэрион так нравилась ее обычная жизнь – или та, которую она проживала сейчас?

– Ну, нам совсем не обязательно быть вместе до гробовой доски. Я не…

– Нет, Ральф. Дело не в этом. Я с радостью поеду с тобой куда угодно. Просто…

– Что?

Он услышал, как она вздохнула. Приподнявшись на локте, положила руку ему на грудь.

– Один пустяк. В Бристоле есть место, куда мне надо попасть. И я хочу, чтобы ты пошел со мной…

Более важные здания Бристоля – отели, особняки, магазины, памятники, гильдейские дворцы, фабрики; частенько было трудно отличить одно от другого, – выглядели потрясающе. Сфинксы и львы, пронизанные сияющими прожилками или сделанные из цельного стекла, вырастали из богатой каменной кладки. Одно из зданий, Гильдейский дворец колесных мастеров, имело по всему фасаду террасы, где мерцали и журчали фонтаны. Другое, оплетенное сетью труб, выглядело так, словно его вывернули наизнанку. Кораллитовые деревья поддерживали мраморные облака, а внизу, на улицах, нищие с запавшими глазами путались под ногами у гильдмистрис, за которыми следовали чернокожие слуги с красными, как ревень, зонтиками. Мэрион повела Ральфа мимо оживленных рынков, под развешанной между многоквартирными домами стиркой. Бывала ли она здесь раньше? Он окончательно заблудился. Они подошли к воротам, которые поначалу показались входом в общественный парк, ведь люди устраивали там пикники. На лондонских кладбищах такого не бывало.

– Люди называют это место Бристольской свалкой костей, – сказала Мэрион. – Мама была единственной, кто пришел сюда, когда Салли забрали. Оказалось, на кладбище при церкви Латтрелла нет свободного места, по крайней мере, для Прайсов. Похоже, это распространенная проблема – всем тесно…

Многие могильные плиты в нижней части склонов были высокими и узкими, как каменные телефонные будки. Встречались и не особенно миниатюрные копии бристольских частных и общественных зданий. Памятники в форме языков пламени, сделанные из красного хрусталя, построенные в виде катайских храмов или египетских пирамид, опирающиеся на могольских слонов, воевали за место под солнцем и внимание. Предпочтение отдавалось фотографиям в рамках, черепа и кости были так же популярны, как