Русская Америка. Голливуд - Михаил Дорохов

Потом будет война с шумами. Наш враг — граммофонная пластинка. Из-за того, что она цельная, а значит — нередактируемая. Мы не сможем вырезать посторонние шумы. Максимум попытаемся заглушить их, подкладывая другие диски с «полезными» шумами, создавая ещё большую какофонию.

В общем, никаких программ сведения, захвата звука, никаких вспомогательных семплов, как в двадцать первом веке.

Монтаж в эпоху начального звукового кино становится не искусством, а высококлассным ремеслом. Монтажёр в это время не создаёт ритм — он подчиняется тому, что диктует ему техника. И зачастую не может вырезать что-то, а лишь вынужден мириться с тем, что невозможно убрать.

Лео взял бобину с пленкой и установил её на монтажный проектор. Затем он, с благоговением извлёк из конверта тяжёлый, хрупкий диск. Тот был помечен мелом: «Дубль 19. Ирен. Начало»

— Запускаю изображение, — объявил монтажёр, и на маленьком экранчике замигала застывшая Ирен. Она подошла к окну. Её губы медленно, как у существа из ночного кошмара, начали складываться для первого слова.

— Три… два… один… — Лео синхронно с началом движения губ опустил звуковую иглу на вращающийся диск.

И началось.

Из рупора, похожего на странный металлический цветок, полился голос: «Приветствую, Лос-Анджелес…»

Но губы на экране уже замолкли и готовились к следующей фразе.

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! — Лео вырубил проектор и резко снял иглу с пластинки, вызвав пронзительный скрежет. — Опять! Звук отстаёт на… на полтора кадра! Прокля́тый синхромотор на съёмках опять дал сбой!

Вот она, главная техническая проблема «Витафона». На съёмочной площадке камера в своём свинцовом гробу и звукозаписывающий аппарат были связаны синхронным двигателем. Которому ещё очень не доставало изобретения электросинхрона Сикорского.

В идеале оператор и звукач должны были начинать и заканчивать работу абсолютно одновременно. В реальности же максимум, на который мы оказались способны — старт записи в тот момент, когда Грегг Толанд начинал крутить рукоять камеры.

Плюс малейшая просадка напряжения, трение в шестерёнках, тепловое расширение — и эта хрупкая связь рвалась. Звуковая дорожка на диске и визуальная на плёнке в таком случае начинали жить своей жизнью.

С появлением совершенного электрического синхронизатора, эта проблема во многом будет решена. Скорость записи звука начнёт соответствовать аналогичному параметру съёмки.

Втроём, мы потратили следующий час на ювелирную, безумную работу. А именно: искали точку входа.

— Смотрите, — сказал Лео, в который раз запуская плёнку. — Видите? Мисс Рич перед фразой чуть заметно вздыхает. Носом. Вот этот момент.

— А на пластинке? — спросил я.

— На пластинке… — он запустил звук, и мы услышали тихий, свистящий вдох. — Вот он!

Это был наш следующий «хлопок»! Наш маркер. Теперь нужно было вычислить, насколько звук отстаёт. Лео взял свой хронометр. Мы прокручивали плёнку и звук снова и снова, замеряя лаг. Полтора кадра. Это значило, что для создания иллюзии синхронности нам нужно было мысленно отрезать от звуковой дорожки этот кусок. Но как отрезать кусок от цельного диска? Никак.

— Придётся хитрить, — мрачно заключил Лео. — Сдвинуть звук не получится. Мы можем лишь сдвинуть изображение. Надо отрезать от начала плёнки эти полтора кадра. Тогда губы Ирен начнут двигаться чуть позже, зато совпадут со звуком. Делаем?

Я тяжело вздохнул и кивнул:

— Приступай…

Он положил плёнку на монтажный станок. Закрепил станину. Лезвие опустилось. Эта конструкция тоже была недешёвой. Но я решил не скупиться. Ведь один неверный разрез — и весь удачный дубль полетит в корзину. Придётся переснимать по новой. А на станке можно делать и склейку. Причём более ровно.

Теперь начало плёнки представляло собой Ирен, уже стоя́щую у окна с полуоткрытым ртом. Было неестественно, но на первый взгляд — губы и звук совпадали. Это была первая победа над «вредностью» Витафона.

Можно сказать, что мы обманули время, калеча его материальное воплощение…

Синхронизация была лишь первым кругом ада. Вторым были шумы. Пока мы боролись с рассинхроном, я начал слышать фоновый оркестр, который «Витафон» записал с дикой щедростью.

— Стой, — сказал я, когда мы добрались до фразы про «безопасные улицы». — Слышишь?

Лео прислушался. Поверх уверенного голоса Ирен лежал тихий, но отчётливый скрежет.

— Похоже, это шестерёнка в камере Толанда, — мрачно пояснил он. — Та самая, что сломалась в конце. Я думал, она только в финале сработала. Ан нет, она фоном шумела с самого начала.

Это был не единственный «сюрприз». Наша «звезда» была окружена хором «призраков»! Что за призраки? Ну, например, на слове «будущее» кто-то за кадром громко сглотнул. В паузе между фразами мы уловили низкочастотный гул — наводку от прожектора, который, несмотря на все ухищрения, всё равно жужжал.

И самое ужасное — где-то далеко, но микрофон ухитрился это поймать, прозвучал отчаянный, настойчивый лай собаки, звучавший как насмешка над программой мэра по наведению порядка.

— Как это попало на пластинку? — загробным голосом спросил я, — Ведь никто не слышал никакого пса!

— Скорее всего, это Бобби… — озадаченно произнёс Лео.

Монтажёр глянул на покрасневшего Мелентьева и отвёл глаза.

— Что за Бобби? — нахмурился я.

Антон тихо произнёс:

— К нам прибился пёс. Я его начал подкармливать. Он любит взбираться по ящикам на крышу гаражей, что стоят за нашей студией. Там недалеко и до нашей крыши…

Я шумно выдохнул. Ругать парня было не за что. Он же не знал, что так всё произойдёт.

— Вопрос в другом — почему лай попал сюда извне? — задумался я.

— Скорее всего, звукоизоляция над «Витафоном» где-то оказалась не очень… — предположил Лео, — Может отошла где-то под потолком?

— Или там есть «акустический фокус», — протянул я.

— Чего? — удивился Лео.

— Неважно, — спохватился я и тут же начал переводить тему в другое русло, — Нужно убрать этот лай. А с ремонтной бригадой, которая ставили изоляцию — я разберусь!

— Убрать лай? Но как?

— Режь, — приказал я.

— Мы не можем вырезать кусок из диска! — почти взвыл Лео. — Он же цельный! Один дубль — один диск!

— Тогда мы заглушим это! — я указал на второй проигрыватель, стоя́щий рядом. На нём лежал диск с «шумами города» — специально записанный гул толпы, экипажей и отдалённых голосов.

— Наложение? — Лео скептически хмыкнул. — Это же «Витафон», а не симфонический оркестр. Уровни не свести. Будет какофония.

Но мы попробовали. Запустили основной диск с речью Ирен и попытались в нужный момент подмешать вторым проигрывателем «полезный» шум. Получилось ещё хуже. Казалось, что поверх лая и скрежета, в трансляцию внезапно оглушительной волной врывался городской гул. Он полностью заглушал речь, а потом также резко пропадал. Это было похоже