Сталь и пепел - Дмитрий Ворон

Это был не вопрос. Это был приказ, отданный тихо, но с такой силой, что воздух в шатре задрожал.

— Так точно, господин генерал, — ответил я.

— И, сержант Коршун, — генерал перевел на него свой стальной взгляд. — Ты отвечаешь, чтобы он был жив и способен работать. Его знания теперь принадлежат армии. Упустишь — ответишь головой. Свободны.

Мы вышли из шатра в сгущающиеся сумерки. Ланц, бледный и взволнованный, тут же начал что-то бормотать о распоряжениях и писарях. Коршун молча шел рядом со мной обратно к бараку. Только когда мы уже подходили к нашему крылу лагеря, он остановился и повернулся ко мне.

— Ты понимаешь, что ты сделал, мальчик? — спросил он, и в его голосе не было ни гнева, ни похвалы. Была усталость и что-то вроде ледяного страха. — Ты только что изменил правила игры. Для всей армии. Теперь от тебя будут ждать чудес. А тех, от кого ждут чудес, либо возносят очень высоко, либо сжигают на костре, когда чудеса заканчиваются.

Я посмотрел на него, на его изрезанное шрамами лицо, на единственный глаз, видевший столько смертей.

— Я не делаю чудес, сержант. Я делаю инструменты. А инструменты должны быть полезными.

Он хмыкнул, повернулся и пошел к бараку.

— Инструменты, — пробормотал он себе под нос. — Инструменты ломаются первыми. Иди, поешь. Завтра начнется ад. Тебе придется учить старых волков новым трюкам.

Я остался стоять, глядя на первые звезды. Он был прав. Я вышел из тени. Не как боец, не как разведчик. Как системщик. Как человек, который может навести порядок в хаосе. Это была новая, гораздо более опасная роль. Но это была также роль, которая давала реальную власть. Власть не над людьми, а над информацией. И в войне, как я знал лучше многих, информация — это всё.

Теперь мне предстояло стать учителем. Учить грубых, неграмотных солдат и надменных офицеров новому языку — языку земли, времени и смерти. И где-то в глубине души я понимал: эта карта, этот «единый стандарт», станет первым кирпичом в фундаменте чего-то большего. Армии, которой еще не было в этом мире. Армии, где думают, прежде чем идти в бой.

Глава 31

Приказ пришел не на бумаге, а через Ланца, и от него разило одновременно сомнением, цинизмом и отчаянием. Ситуация на фланге зашла в тупик. Рота фалькенхарцев засела в хорошо укрепленном лагере у брода, блокируя важную тропу. Штурмовать в лоб означало потерять половину нашего и без того небогатого батальона. Маг Игнис был «занят» на другом участке, да и его услуги стоили баснословно. Нужно было что-то сделать, но классических решений не было.

Капитан Ланц, стоя в нашем бараке и морщась от запаха кожи и пота, излагал позицию командования с каменным лицом:

— Лагерь у Каменного Брода, знаете его. Приказ генерала: нанести урон, посеять панику, по возможности вынудить к отступлению. Силы: ваше подразделение, усиленное отделением пехоты. — Он сделал паузу и, не глядя ни на кого, добавил — Генерал также указал, что при планировании операции следует… прислушаться к предложениям рядового Лирэна. В части… нестандартных решений.

Последние слова он произнес так, будто выдавливал из себя яд. Взгляды всех присутствующих — Коршуна, Совы, Рогара, Крота, остальных разведчиков — медленно повернулись ко мне. Было всё: недоверие, насмешка, любопытство, злость. Особенно у пехотинцев, которые пришли с Ланцем — они смотрели на меня, тощего пацана, как на шута.

Коршун стоял неподвижно, но его челюсть работала. Его поставили перед фактом: его, ветерана, опытнейшего следопыта, заставляли советоваться с молокососом. Это было унижением. Но приказ был приказом.

— Ясно, — процедил он. — Лирэн. У тебя есть «предложения»?

Все ждали, что я начну разглагольствовать о сложных маневрах или использовании рельефа. Я же подошел к столу, где лежала моя же карта сектора, и положил на нее палец на точку вражеского лагеря.

— Штурм самоубийственен. Открытый бой даст им преимущество обороны. Наша задача — не победить в бою. Наша задача — сделать так, чтобы они не могли воевать.

— Болтовня, — хмыкнул один из пехотинцев, крепкий увалень с щетиной. — Не могут воевать — значит, мертвы. А мертвыми их сделаем только в бою.

— Есть состояния хуже смерти для солдата, — сказал я тихо, глядя на карту. — Бессилие. Хаос. Паника. И полное отсутствие понимания, что происходит. Мы не будем атаковать людей. Мы атакуем их быт. Их уверенность. Их контроль над ситуацией.

Я начал излагать план. Он не был планом сражения. Это был план методичного, многоуровневого саботажа. Операция «Тихая Вода». Идея была в том, чтобы не нанести один громкий удар, а создать постоянный, изматывающий фон мелких катастроф, который выведет из строя не тела, а дух и организацию.

Фаза первая: «Кража тени».

— У них есть кавалерийский дозор, шесть коней, — сказал я, указывая на отметку на карте, сделанную Совой. — Лошади — их глаза и скорость. Мы не убьем стражу. Мы угоняем лошадей. Не всех. Трех. Самых лучших. Но не просто угоняем. Мы делаем это так, чтобы это выглядело не как налет, а как… странность. Распутываем привязи, оставляем ворота открытыми, как будто они сами ушли. Конюхи получат нагоняй, но поднимется шум о «порче» или «сглазе». У них начнется паранойя по поводу внутренних проблем.

Фаза вторая: «Боль в животе».

— Их основной колодец здесь, — я ткнул в другую точку. — Отравлять его ядом — слишком очевидно, вызовет немедленное расследование. Мы используем то, что есть в лесу. Грибы, ягоды, вызывающие не отравление, а жестокую, но не смертельную диарею. Крот знает такие. Мы подбрасываем растертые в порошок в их запасы воды поздно ночью. Наутро половина роты, включая, будем надеяться, офицеров, будет прикована к отхожим местам. Они не умрут. Они просто перестанут быть солдатами на сутки. И снова — виноваты будут не мы, а «плохая вода» или «лесная лихорадка».

Фаза третья: «Шёпот леса».

— Пока они будут заняты лошадьми и животом, мы работаем с их патрулями. — Я посмотрел на Сова. — Нужно не нападать на них. Нужно их запутать. Оставлять ложные следы на их маршрутах — следы, ведущие в тупики или к нашим мини-ловушкам (ямы с кольями, но неглубокие, чтобы калечить, а не убивать). Сбивать межевые знаки. В одном месте оставить явные, но старые следы нашего лагеря, в другом — нацарапать на коре знаки, похожие на их собственные, но с ошибками. Мы должны создать у них ощущение, что лес вокруг густо населен призраками, которые все видят, но которых невозможно поймать.

Коршун слушал, не перебивая. Его лицо было