Сталь и пепел - Дмитрий Ворон

на триста шагов, но слева — мертвая зона». Я показывал, как оценивать время по солнцу и шагам, как определять тип грунта по растительности. Это была попытка вложить в их головы крупицы системного анализа. Большинство встречало это в штыки.

— Зачем эта ерунда? — ворчал седой ветеран из другого разведвзвода, тыча пальцем в значок «время перехода». — Мы и так знаем, сколько идти до ручья!

— А если вас сменит другой отряд? Если вас ранят и придется отступать новым путем? — парировал я. — Карта — это знание, которое не умирает с солдатом.

Постепенно, через раздражение и насмешки, что-то начало проникать. Особенно у разведчиков. Они, как и Сова, видели в этом не бюрократию, а инструмент. Я видел, как они, склонившись над своими грубыми набросками, начинали спорить не «где дерево», а «где лучшее укрытие». Это был крошечный, но важный сдвиг.

На четвертый день мы с писарем (старика звали Олоф, и он смотрел на меня с растущим подобострастным страхом) отправились к самой дальней заставе на северо-восточном фланге. Это был отряд, больше похожий на банду, под командованием угрюмого бородача по прозвищу Боров. Они патрулировали район Гнилых болот — самое гиблое место, где уже пропало несколько наших дозоров.

Работа с ними была как попытка дрессировать кабанов. Боров выслушал мои объяснения, плюнул под ноги и сказал:

— Карты? У меня ребята болота чувствуют ногами. А твои бумажки намокнут и сгниют за день. Иди, мальчик, играй в свои игры в безопасном лагере.

Но приказ был приказом, и он, ворча, выделил мне двух своих «проводников» для ознакомления с местностью. Это были типичные болотные крысы — молчаливые, с пустыми глазами и движением, напоминающим скольжение ужа. Они должны были провести меня по краю болот, указать ключевые точки.

Патрулирование началось как обычно. Они шли впереди, я — сзади, отмечая в уме ориентиры для будущей карты: одинокое кривое дерево, кочка с чахлыми кустами, пятно ржавой воды. Но чем дальше мы заходили, тем сильнее сжималось у меня внутри чувство тревоги. Мои собственные чувства, обостренные неделями тренировок, кричали об опасности. Воздух был слишком тихим. Даже болотные птицы молчали. Мои «проводники» не оглядывались, их спина была напряжена не по-дозорному, а по-звериному.

Именно в тот момент, когда мы обходили огромную, черную лужу, покрытую ряской, один из них, не оборачиваясь, бросил:

— Здесь, справа, тропка. Ведет на сухое место. Там хороший обзор.

Тропка действительно была. Но она вела не на сухое место, а в чащу низкорослых, корявых ольх. И земля под ногами там была не тверже, чем вокруг. Это была ловушка. Примитивная, но эффективная для того, кто не знает болот. Они вели меня в трясину.

Логика сработала мгновенно. Предательство. Цель — убрать «глаза и уши» генерала, надоевшего бумажками. Или просто свести счеты за «Тихую Воду», слухи о которой уже разошлись. Без свидетелей. Болото все скроет.

Я остановился.

— Стойте. Это не тропа. Это трясина.

Они обернулись. В их пустых глазах не было ни удивления, ни злобы. Было холодное, мертвое равнодушие.

— Ошибаешься, писарь, — сказал второй. — Мы тут ходим. Иди, не бойся.

Они стояли между мной и путем назад. Сзади — зыбкая, предательская почва. У них на поясах висели не мечи, а тяжелые болотные ножи и короткие луки. В открытом бою один на один я, возможно, справился бы. Но один против двоих, на их территории… Шансы были ничтожны.

Я сделал шаг назад, к черной воде, оценивая дистанцию до ближайшего твердого ствола.

— Боров знает об этом? — спросил я, чтобы выиграть секунды.

— Боров устал от начальственных щенков, — ответил первый и медленно, неспеша, начал вытаскивать нож из ножен. Движение было ритуальным, словно они делали это много раз.

Варианты: 1. Бой — низкая вероятность успеха. 2. Отступление в болото — верная смерть. 3. Бегство.

Бегство. Но куда? Обратно по нашему следу? Они знают эту местность в тысячу раз лучше. Они настигнут. Нужно было не просто бежать. Нужно было исчезнуть. Сделать рывок, которого они не ожидают, в направлении, которое они сочтут самоубийственным.

Я бросил взгляд налево, в сторону, казалось бы, сплошной стены чахлого кустарника и кочек. Там, согласно моим беглым наблюдениям минутой ранее, должна была быть узкая полоса относительно твердой почвы, ведущая к каменной гряде. Но до нее было метров сорок по сложной, пересеченной местности. Я бы не успел. Они выпустят стрелу, или просто догонят, зная короткие пути.

И тогда, в этот момент чистого, холодного расчета, когда адреналин уже не бушевал, а кристаллизовался в острейшую необходимость, я вспомнил. Вспомнил вибрацию в ночной палатке. Вспомнил, как настраивал слух, как заставлял восприятие работать с нечеловеческой точностью. Если можно настроить слух… можно ли настроить тело? Не на силу, не на выносливость. На эффективность. На точность. На то, чтобы каждое движение, каждый мышечный импульс был идеальным, без потерь, без лишнего напряжения. Чтобы пробежать эти сорок метров не быстрее в абсолютном смысле, а… оптимальнее.

Не думая, действуя на чистом инстинкте выживания, я натянул ее. Ту самую внутреннюю вибрацию, точку концентрации в груди. Не на уши, не на глаза. Я представил, как этот сгусток холодной энергии растекается по нервным путям, вливается в мышцы ног, спины, рук. Я не требовал от них большей силы. Я требовал от них абсолютного послушания и идеальной координации.

Мир не ускорился. Он замедлился.

Не в буквальном смысле. Но мое восприятие сжалось, сфокусировалось до лазерной точки. Я вдруг с невероятной ясностью увидел землю перед собой. Не просто «грунт». Я увидел каждый корешок, торчащий из кочки, каждую неровность, каждую точку, куда можно безопасно поставить ногу. Я увидел траекторию, по которой нужно двигаться: не прямо, а зигзагом, от этой кочки к тому выступающему камню, потом резкий толчок от ствола молодой ольхи, перекат через гнилой пень, используя его как барьер от возможного выстрела. Мозг прочертил путь мгновенно, как компьютер, просчитывающий маршрут.

И тело откликнулось. Не взрывом несвойственной мне скорости, а пугающей, механической точностью. Я рванул с места не как человек, а как пружина. Мое движение было лишено всего лишнего — никакого замаха руками, никакого лишнего подпрыгивания. Каждый шаг был короче, чем обычно, но невероятно эффективным. Стопа ставилась точно на выбранную точку, мышцы ног работали как идеальные амортизаторы и толкатели, мгновенно возвращая энергию для следующего шага. Я не бежал по земле — я использовал ее, каждую выпуклость и впадину, как ступеньки и трамплины.

Я слышал позади себя хриплый возглас удивления, звук спускаемой тетивы. Но стрела, если она и была выпущена,