Господин следователь 9 - Евгений Васильевич Шалашов

Женщина одарила меня неласковым взглядом и сообщила:

— Хочу я вам жалобу подать.

— Вы уже бумагу составили? — поинтересовался я.

— Бумагу? Как я ее составлю? — не поняла жалобщица. — Я из бумаги только выкройки составляю, если пиджак заказывают. Но их нечасто заказывают.

М-да, совсем тяжелый случай. Хамоватая и туповатая. Кажется, правильно сделал Ухтомский, что сразу ее выгнал. Но я-то человек воспитанный, обязан выслушать.

— Вы жалобу уже написали?

— А чего это я должна писать? — возмутилась женщина. — Я пришла, вы и пишете. А я и грамоты-то не знаю. Что мне в той грамоте-то? А молитвы я и так знаю. Писаря искала, чтобы тот за меня написал, но никто не желает. Смеются только.

Если не знает грамоты, тогда простительно. Сам составлю.

Вытащил лист бумаги, снял крышечку с чернильницы, вооружился ручкой, начал составлять «шапку» — «исправляющий некоторые обязанности товарища прокурора Череповецкого Окружного суда, коллежский асессор Чернавский Иван Александрович, в своем рабочем кабинете записал жалобу…»

— Давайте, как положено. Фамилия, имя….

Жалобщица по фамилии Прыгунова, звать Софья Ильинична, двадцати трех лет, православного вероисповедания, девица, проживает вместе со вдовой матерью на улице Благовещенской, в собственной половине дома. На жизнь зарабатывает шитьем.

— Софья Ильинична, для начала изложите суть жалобы, а потом мы вместе поразмыслим — как ее правильно составить?

— Вы прокурор, вы и мыслите. А мне мыслить нечего — избили меня, всю харю исцарапали.

— Да, вижу, что лицо исцарапано, — с сочувствием заметил я.

— И не только харю, но и плечи с титьками. Показать?

В прежние времена я бы смутился от подобного предложения, но сейчас отреагировал спокойно:

— Титьки у коровы, а у женщины грудь. Показывать ничего не надо, я не врач. Скажите — кто же вас так отделал?

— Дашка Чистова меня побила, вместе с матерью, — сказала Софья Ильинична. Кивнув на лист бумаги, лежавший передо мной, приказала: — Так и пишите — били меня вдвоем. Одна за плечи держала, а вторая за волосья таскала и харю мою с титьками царапала.

— А кто такая Дарья Чистова? И почему она на вас напала, да еще и вместе со своей матерью? — спросил я. Забегая вперед, выдвинул версию: — Вы мне сказали, что вы швея? Что-то не так ей сшили или денег за заказ много запросили?

— Да какое там для Дашки шитье? — скривилась Прыгунова. — Ей Верка Подгорнова шьет –криво да косо, не по фигуре, зато берет дешево. Верка и мужикам шьет, и бабам. Хотите штаны, чтобы середыш на боку — идите к Верке. Она и возьмет всего рубль, если со своим полотном или мануфактурой. Я только мужикам шью, зато хорошо. Но за штаны, если со своей тканью, три рубля беру.

Да? А сколько мои штаны стоили? Вроде, восемь рублей. Уж не обратиться ли и мне к Софье? Но, как я полагаю, она шьет не для чиновников, а для мещан с крестьянами. Нельзя мне к такой швее, не по чину.

Отвлекся. А еще совершил ошибку, задав женщине сразу несколько вопросов, а она принялась отвечать на последний.

— Так, давайте все по порядку, — предложил я. — Кто и как шьет — это к делу отношение не имеет. Изложите обстоятельства правонарушения.

— Чего изложить?

Мамма миа донна Роза Сальваторес!

— Скажите — где они вас били, как били? На улице, в доме? Как дело-то было?

— Да как дело было? Я раздеваюсь, ложусь в постель, а из-за занавески Дашка выходит, на меня набрасывается. В волосья вцепилась, по башке бьет, да еще и царапается! С Дашкой-то бы управилась, но к ней на подмогу ее мамаша прибежала. Кляча старая, но жилистая. Вдвоем-то и одолели. Дашка-то меня еще и по полу возила — вся спина в синяках. И заноза в том месте, о котором сказать стыдно. Потом за дверь вытащили, во двор выкинули. Ладно, что одежу вслед бросили, иначе бы в одной рубахе домой идти. И блузку шелковую изрезали, а шелк покупной, шесть рублей аршин! Восемь аршинов ушло! Я на этот шелк год копила, по копеечке откладывала.

Мне со стороны не видно, но, наверняка в этот момент захлопал глазами.

— Подождите, совсем ничего не понимаю, — выразил я недоумение. — Вы пришли в свой дом, разделись, легли спать, а они напали? Еще и выкинули?

— Дом-то не мой, у меняв доме мамка живет. Она, хоть и старенькая, но за меня бы вступилась. Вдвоем-то бы отбились. Я бы их сама за волосья драла! Но я не шлюха какая, чтобы мужиков к себе приводить.

— А чей это дом? — уточнил я, хотя уже и сам догадался. Старательно спрятав улыбку, спросил: — А дом-то не Дарьи Чистовой?

— Дом-то не Дарьи, а мужа ее — Филофея Чистова. Телеграфист он. Небось, даже и знаете?

Я покивал. Череповец у нас город маленький. Мне иной раз и телеграммы приходится отправлять со станции, телеграфистов знаю, если не поименно, то в лицо. А парня из-за имени и запомнил. Скромный, впечатления ловеласа не производит. Фрол Егорушкин угомонился, теперь у нас еще один Дон Гуан появился?

— А где Филофей в это время был?

— А Филофей, как Дашка накинулась, сразу же под кровать залез, там и сидел.

М-да… С одной стороны — бросил любовницу на произвол судьбы, а с другой — абсолютно правильно сделал. Что бы с ним сотворили две разъяренные женщины, даже представить не могу. Наверняка парню потом тоже досталось, но не так, как это могло быть вначале. Все-таки, жена с тещей уже сорвали свой гнев на швее.

Мне и швею не жалко, да и Филофея тоже. Осуждать человека за измену тоже не стану, сам хорош. Но коли завел любовницу — так хоть в свой дом ее не води!

Я уже давно понял, что дело это не мое, а мирового судьи, но решил дослушать. Авось, пригодится для чего-нибудь. В повесть вставлю. Времени почти час убил — не пропадать же добру?

— Филофей каким местом думал, когда вас к себе в дом позвал? — поинтересовался я.

— Так Дашка-то, когда Филофей на дежурстве, к матери уходит, —