Где распускается алоцвет - Софья Валерьевна Ролдугина

– Да нет, какая срочность. Как уж получится.

– Разузнаю, – пообещал Дрёма твёрдо.

Алька улыбнулась благодарно и отвернулась к окну. Ей было зябко; в голове крутилась одна и та же мысль:

«Согласился бы он так легко, если б знал, для кого я об этом прошу?»

…и отчего-то ей казалось, что да.

Вопреки самым мрачным прогнозам, до Гречина они добрались уже часам к четырём. Город начался как-то внезапно. Просто дорога вдруг стала сносная, а потом и неплохая; замелькали по сторонам от трассы мелкие деревеньки и посёлки, пыхнул трубами в небо какой-то завод, показались склады с оранжевыми крышами – сперва по правую руку, потом по левую. Дорога поднатужилась, расправилась; сначала стало по две полосы в каждую сторону, потом аж по три. Они проехали большой круглый указатель с подсветкой, пафосно сообщающий, что городу Гречину – тысяча двести лет, и нырнули в аллею.

Липы стояли в золотом уборе – и сеяли золото на дорогу.

– Красиво, – выдохнула Алька, поёрзав в кресле. Последние полтора часа сидеть было уже определённо в тягость. – А куда мы сейчас едем?

– Прямо сейчас – в гостиницу, я забронировал два номера, – сосредоточенно ответил Дрёма и подавил зёв. – Потом быстро пообедаем. Не знаю, как вы, а я сейчас хочу большой кусок мяса. И сидр. Алика, вы пьёте сидр? Тут есть совершенно чудесный, грушевый.

– Мне бы лучше компот или чай, – деликатно ответила Алька.

– Тогда я тоже буду чай, – самоотверженно решил Дрёма.

Гостиница называлась «Золотая высота». Её отстроили, судя по количеству металла и стекла в отделке, совсем недавно – махину в шестнадцать этажей, изрядно портящую панораму старого города. Сам Гречин, впрочем, был из неё как на ладони: золотые парки, компактный исторический центр, ряды одинаковых высоток на окраинах, узкая лента реки Мглищи и даже озеро вдали. Дрёма забронировал два соседних номера почти на самом верху; судя по площади и по обстановке – чёрный мрамор в ванной, заполненный бар и кровати, рассчитанные как минимум на троих, – номера были категории люкс или около того. Заплатить за себя он Альке не позволил – и даже в чек заглянуть не дал.

Сложил умоляюще руки перед лицом, глянул честными и виноватыми глазами:

– Я вас сюда затащил откровенными манипуляциями, практически обманом! Если вы ещё и потратитесь на эту поездку, я себя буду чувствовать негодяем, а это вредно для работы. Будьте патриотичнее, Алика, пожалейте наше государство, у него всего один я!

Она вдохнула, выдохнула, набираясь спокойствия, потом оглянулась на номер, где осталась её дорожная сумка с ноутбуком…

– Ладно, но за обед тогда заплачу я.

– Не получится, – с каменным лицом возразил Дрёма. – Завтрак, обед и ужин включены… Но вы можете угостить меня кофе! Правда, не раньше чем завтра, – добавил он, что-то там прикинув про себя. – М-м… после полудня, учитывая, сколько я сегодня выдул.

Ещё вчера Алька думала, что самым сложным в общении с Дрёмой будет не беситься из-за всяких мелочей, но теперь она поняла, как ошибалась.

В действительности самым трудным оказалось каждый раз не ржать.

Они пообедали там же, в гостинице, в ресторане на первом этаже. Обставлен он был так же пафосно, как и номера, – чёрный мрамор, красный бархат, позолота, но готовили там просто и добротно. Дрёма получил, как и хотел, свой большой кусок мяса с грибной подливой и мелкой картошкой, очищенной от кожуры и обжаренной в ароматном масле с пряностями. Алька, подумав, заказала то же самое. Пожалуй, к такому блюду сидр и впрямь подошёл бы лучше всего, но рисковать она не стала – побоялась, что с недосыпа, после долгой дороги и сытного обеда её развезёт даже от жалких пяти градусов, которые кое-где и за алкоголь-то не считались.

А чай здесь делали с лимонной цедрой и с васильками.

– Хочу десерт, но он не влезет, – грустно констатировал Дрёма. – Ну, ладно, вечером наверстаю… А сейчас надо идти, нас уже ждут.

– Где? – спросила Алька, накидывая куртку; Дрёма пытался за ней поухаживать и подать одежду, но опоздал.

– В местном сыскном отделении, – широко улыбнулся он. Алька начала уже догадываться, что вот эта широкая улыбка и ясный, но в то же время холодный взгляд – что-то профессиональное, типа униформы лично для него. Или маски; скорей даже, маски. – Точно, я же обещал вам рассказать, что здесь случилось, а потом слишком увлёкся хвастовством… В общем, примерно год назад группа чёрных копателей вскрыла древний курган. Я тогда был сильно занят в столице, потому лично не приехал, хотя меня звали взглянуть… Короче, судя по отчётам, из кургана ничего не пропало, а все копатели погибли по неустановленной причине. Тогда, вернее, она была не установлена, – уточнил он. – Я-то, конечно, думал, что за год местные сыскари хоть что-то раскопали, но нет. Дело по-прежнему значится как висяк.

Альку пробрало холодком.

– Думаете, что Костяной вылез из того кургана?

Дрёма помрачнел:

– Я думаю, что копателей было больше, чем нашли трупов. И что в кургане выжившие сообщники что-то обнаружили – и вынесли на поверхность. Мы допросили хозяина ломбарда, где сын вашей соседки купил кольцо, Алика, – добавил Дрёма чуть мягче. – Выяснилось много интересных деталей, например, этот добрый и честный человек приторговывает краденым… А ещё «отмывает» клады. И не так давно небольшую партию старого золотишка ему передал земляк. А знаете, откуда его земляк, Алика? Отсюда, из Гречина.

В этот момент кольцо в мешочке на груди слабо трепыхнулось, как рыбка.

Алька прижала его ладонью; её мучали нехорошие предчувствия.

«А может, я и зря сюда приехала?»

Но поворачивать уже было поздно.

Глава 11

Костяная избушка

Гречинский сыск располагался в старинном особняке, когда-то давно принадлежавшем купцу-меценату Недоблудову. Как гласила легенда, его младшую дочку, прославленную красавицу, похитил не то колдун, не то леший, не то оборотень. А городовой – бравый парень, честный малый – её вызволил, но отказался брать что-то в награду для себя лично.

Купец не растерялся – и наградил весь сыск разом.

Судя по всему, с тех самых пор особняк и не ремонтировали ни разу, только вставили пластиковые окна и повесили кондиционеры, где дотянулись. На перекошенном крыльце, аккурат под табличкой «Не курить!», дымил, как паровоз, усатый седой великан с раскосыми глазами степняка, с виду лет шестидесяти или около того. По комплекции он