Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

*** 

Голос Зверя исчез вместе с морозными иглами. Снег таял между пальцами ног, вставших на теплую землю, твердую, как камни. Неужели Гаад надеется, будто из этого бесплодного праха может восстать что-нибудь живое?

Северин огляделся. То самое место, где он оказался в прошлый раз... Однако сейчас что-то отличалось — будто пустота что-то скрывала. Он интуитивно смахнул каплю крови с раны на груди, мазнул по векам, прошептал формулу и вместо очертаний родного мира...

Грандиозная композиция, начинавшаяся на земле совершенным хитросплетением множества геометрических форм и неизвестных знаков, росла причудливыми символами, мерцающими всеми оттенками красного, переплетались множеством необъятных ярусов вплоть до неба — словно дикий виноград, карабкающийся вверх стенами. Светящаяся диковинка охватывала полные тьмы обрыва, пересекала скалы, ее границы достигали так далеко, что нельзя разглядеть — будто Северин попал в центр гигантской клетки, полной странных птиц и летучих насекомых, нарисованных волшебной кистью. Завороженный, он протянул руку, и пальцы прошли сквозь текучую фигуру, напоминавшую восьмерку.

Чернововк огляделся. За ним, на локоть от земли, витала длинная фигура, лишенная одежды: молочно-белая кожа без родинки, пощечинки или волоска; мышцы едва очерчены; уши, нос, рот, половые органы, ногти отсутствуют; только глаза, на пустом лице кажущиеся огромными, слепят багровым... Огромная, жуткая скульптура, оставленная посреди работы.

— Вот какой ты с виду.

– Ты не способен увидеть моей истинной формы, человек.

- Жаль.

Северин вынул из кармана малахит и бросил Гааду. Тот не шелохнулся: камень остановил полет, не спеша приплыл под багровые глаза, замер. На мгновение характернику показалось, будто не камень вовсе, а живое переплетение мириад тоненьких нитей, которые пульсируют, разворачиваются и трепещут.

– Заплатили сердцем за сердце?

— Может, это дело? Каждая минута промедления подтачивает силу моей решимости.

Гаад тихонько засмеялся, но при этом не шелохнулся, не потревожил ни одну мышцу, не собрал кожу ни в одну морщинку. Но все равно Северин слышал его смех.

– Не спеши умереть.

Гаад уже был перед ним, и не успел Чернововк отшатнуться, как тонкий длинный палец, по меньшей мере, из шести фаланг коснулся его между глаз.

— Позволь кое-что показать.

Прикосновение походило на ледяной укол. Откуда-то взорвалось бревно карт с волчьими черепами, рассыпалось, завертелось, зашелестело, сложилось вместе в призрачную картину. Капля его крови сорвалась с груди, коснулась полотна и ожила: летала, чертила, рисовала красным по белому, и Северин, не в силах оторвать взгляд от ее стремительных движений, вдруг почувствовал, будто проваливается внутрь картины.

– Ты видишь не так, как было на самом деле, – раздался голос. — Ты видишь, чтобы понять, что произошло.

От красоты внутри все замирает: так прекрасен и прекрасен этот мир. В лазурном небе медленно танцуют светила: большое золотое и маленькое белое. Медленно кружат небосводом, дарят тепло, благодарное зело ловит щедрые поцелуи, изобилует, цветет, и легит разносит пышное благоухание вокруг. Воздух чистый и вкусный, способный поить. Ты дышишь полной грудью.

Кряжи гор. Полотна лесов. Плесо озера — большого, как океан. С высокой ложи в сердце старого города ты видишь все.

Впрочем, сегодня мало кто наслаждается погодой или радуется пейзажам. Взгляды всюду устремлены сюда, в большой каменный круг: наступил тот же день. Не каждому поколению везет свидетельствовать о смене эпох! Ты единственный знаешь, что на этот раз все будет по-другому, и не можешь дождаться начала.

Между лестниц журчат прозрачные ручейки. Башни, мостики, скульптуры, другие тонкие извилистые постройки, для которых нет человеческих слов, переполнены наблюдателями. До сих пор ты и представить не мог, как вас действительно много — и теперь пытаешься понять, каким образом Владычица смогла справляться со всеми.

От толп не разглядеть мерцающих перьев крыш, упругие мостики гнутся под тяжестью, хрустальные столбы посреди озера переполнены, даже все верхушки деревьев заняты. Высокие, хрупкие фигуры в пышных одеждах от головы до пяток, под которыми не разглядеть конечностей, ждут. их движения стремительны и грациозны — как скольжение по незримым нитям. Ветер забавляется длинными шарфами, пестреющими разнообразными узорами. Под разнообразными уборами, от островерхих колпаков до раздутых сфер, текут бахромы, прячущие лица под кружевами или нитями. Только глаза горят сквозь дымки яркими фонариками — красные, голубые, зеленые, сиреневые, оранжевые... Твой взгляд пылает багрянцем.

Какое многочисленное племя, думается тебе. Все красочные, разные, и в то же время похожие, единые. В торжественной невозмутимой тишине все взгляды устремлены к каменному кругу, где вот-вот состоится священнодействие. Из-за горизонта стоят другие: все смотрят в сторону древнего города. Тебе принадлежит самое почетное место.

Наконец, движение — приближаются сестры. Их появление вызывает общий подъем: ритуал вскоре начнется. Но сестры не направляются в свои места, а влетают в вашу ложу. Белые одежды трепещут, контрастируют с небольшим черным клинком, замершим между сестрами в прозрачном саркофаге. Хранительницы оглядываются голубыми взглядами, обретают Первого.

Мы чувствуем тревожность, поют сестры вместе, тревожность.

Как и все мы, отвечает Первый, не скрывая веселья, мы.

Или Коло приготовило все по достоинству, продолжают сестры, по достоинству.

Как и всегда, отвечает Первый, веселье меняет раздражение, всегда.

Не вносились какие-либо изменения, не унимаются сестры, изменения.

Ты видишь, что Первый свирепствует. Он ненавидит, когда его авторитет подвергают сомнениям. Тем более в столь важный день! Тебе хочется вмешаться, но это будет некстати. Ты тоже из Кола: не первый, не последний. Остальные ложи молчит — Хранительницы имеют право спрашивать кого угодно и о чем угодно. Даже саму Владычицу.

Допрос продолжается. Первый защищается. Упорно убеждает сестер в том, что все хорошо. Что они зря переживают. Что он все проверил лично. Ты не издаешь себя ни одним звуком, ни одним движением, потому что Хранительницы способны замечать такие мелочи.

Извини за наши сомнения, поют наконец-то сестры, сомнения.

Я все понимаю, отвечает Первый с облегчением, понимаю.

Несмотря на наши предчувствия, мы начнем, завершают сестры, начнем.

Предчувствия не обманывают сестер. Тщеславный Первый, ослепленный самоуверенностью, проверил все вчера, но не сегодня. Ты знаешь наверняка, потому что после этого сменил несколько важных линий узора. Ты сделал все осторожно: никто не заметил. Если вдруг смену разоблачат, тебя не заподозрят — чужой участок.

На площадь в текучих золотых одеждах выходит она: совершенная, непревзойденная, обожаемая. Плывающее к месту сквозь линии контура легко и молниеносно, одеяния взлетают, как крылья. В ее присутствии твой голос дрожит. Ты не в силах оторвать от нее взгляда.

Обладательница! Если бы ты мог, принес бы себя в жертву вместо нее. О, Володарка...

Хранительницы взлетают