Собиратель воды - Игорь Зыгин

В тени древнего храма, наполовину поглощённого песками, сидел старик. Его кожа напоминала потрескавшуюся глину, а борода, некогда чёрная, теперь была белой, как соль высохших озёр. Он сидел, прислонившись спиной к поваленной колонне, и смотрел на череп какого-то животного, стоявший перед ним на плоском камне.

— Ну и что ты на это скажешь, Жабир? — спросил старик, прищурив один глаз. — Ещё один день без дождя. Но мы не жалуемся, правда?

Кость молча взирала на пустыню, как будто знала: ночь опять будет долгой.

Старик — Абудаба, как он называл себя, хотя давно забыл своё настоящее имя — поднялся, опираясь на посох из высушенного ствола кактуса. Его движения были неторопливыми, но точными, как у человека, который никуда не торопится, но знает цену каждому шагу.

— Пойдём, Жабир. Время обеда.

Он бережно взял череп и зашагал к полуобвалившейся боковой камере храма, которую приспособил для жилья. Каждый шаг сопровождался скрипом песка под его стёртыми сандалиями — звуком, который за долгие годы стал для него музыкой.

Храм, где Абудаба провёл большую часть своей жизни, когда-то был величественным сооружением, возведённым в честь двух братьев-богов — Аль-Мазина и Аль-Харида. Теперь от его былого великолепия остались лишь руины: полузасыпанный песком фасад с выбитыми символами на древнем языке, поваленные колонны, напоминающие рёбра гигантского животного, частично обвалившийся купол с просветом, через который в определённые часы солнце проникало внутрь, создавая подобие солнечных часов.

На уцелевших стенах ещё можно было различить фрески: вода, текущая сквозь камень; две фигуры, одна в движении, другая в неподвижности; круг, внутри которого находятся три капли и три камня. У одной из стен сохранилась ниша с обгоревшими свечами, высохшими пучками трав и ракушками — следы давних паломников, которые уже несколько поколений не появлялись здесь.

Абудаба прошёл через проём, когда-то бывший дверью, в свою камеру. Помещение было скудно обставлено: постель из потёртых шкур, несколько глиняных горшков, подвешенные к потолку амулеты из костей, сухих растений и щепок. В одном из горшков, стоявшем в углу, рос одинокий цветок — маленькое чудо посреди пустыни.

— Мать Капли, — кивнул Абудаба цветку. — Ты сегодня особенно красива. Не хочешь поделиться секретом с Жабиром?

Он поставил череп на небольшой выступ в стене, рядом с камнем, на котором были нарисованы глаза и рот — подобие лица.

— А ты, божество дождя, не подмигивай так заговорщически. Я знаю, что ночь будет сухой.

Абудаба достал из глиняного горшка горсть зёрен, высыпал их в каменную ступку и начал размалывать. Его движения были размеренными и плавными. Этот ритуал он совершал уже много тысяч раз, и каждый раз находил в нём новую глубину.

— Зерно, — произнёс он, обращаясь к Жабиру, — похоже на человеческую душу. Твёрдое снаружи, мягкое внутри. И только когда его размалываешь в пыль, оно становится полезным.

Кость, конечно, не ответила, но Абудаба кивнул, словно услышал глубокомысленный комментарий.

— Да, я согласен. В этом есть что-то жестокое. Но разве не так же поступают боги с нами? Размалывают наши сердца, чтобы проверить, что внутри.

Закончив с зёрнами, он добавил в ступку щепотку сушёных трав и немного соли. Затем он вышел из камеры, взяв с собой деревянную миску, и направился к роднику, который тонкой струйкой вытекал из расщелины в скале неподалёку от храма.

Вокруг родника расстилался островок жизни: зелёные травы, жуки, снующие в тени, несколько кактусов, гордо поднимающих свои колючие стебли к небу. Абудаба опустился на колени, сложил руки лодочкой и зачерпнул воды.

— Благодарю тебя, Аль-Мазин, за этот дар, — произнёс он, прежде чем испить. — Вода вкуснее, когда знаешь, откуда она пришла.

Наполнив миску, он не сразу встал, а остался сидеть, глядя на тонкую струйку воды, пробивающуюся из камня.

— Боги помогают мне, потому что я живу там, где мне достаточно, — сказал он, словно продолжая разговор с кем-то невидимым. — Если бы мне нужно было больше — они бы не помогли. Я — кактус. Живу в земле, пью из тени. Цвету редко, но метко.

Он поднялся и побрёл обратно к храму, бережно неся миску с водой. По пути он останавливался возле каждого кактуса, словно здороваясь с давним знакомым.

— Ты сегодня особенно бодр, зелёный дружок, — обратился он к одному из них. — Надеюсь, не замышляешь ничего колючего. А ты, — он повернулся к другому, более худому и искривлённому, — похоже, загрустил, Зубастик. Не дождался росы?

Вернувшись в свою камеру, Абудаба смешал молотые зёрна с водой и поставил горшок на небольшой очаг, сложенный из камней. Под ним тлели угли, бережно сохраняемые от предыдущего костра.

— Огонь — как память, — произнёс он, размешивая кашу деревянной ложкой. — Его надо поддерживать. Иначе придётся добывать заново, а это больно для пальцев.

Пока каша готовилась, Абудаба подошёл к углу комнаты, где была свалена куча обломков — фрагменты керамики, осколки камней с высеченными на них символами, кусочки металла, позеленевшие от времени.

— Мои мысли, когда они падают на землю, — пояснил он Жабиру, перебирая обломки. — Смотри, вот этот особенно красив.

Он поднял кусок глиняной таблички с выцветшими письменами. Абудаба не умел читать древний язык, но считал эти обломки важными, храня их как свидетельства утерянной мудрости.

— Здесь сказано что-то о воде и камне, — предположил он, поглаживая табличку. — Или о звёздах. Или о любви. Всё важное всегда об этом, не так ли?

Каша начала пузыриться, и Абудаба вернулся к очагу. Сняв горшок с огня, он разделил содержимое на две части: большую положил в миску для себя, меньшую — в маленькую плошку, которую поставил перед Жабиром.

— Ешь, друг мой. Силы нам понадобятся.

Он опустился на шкуры и начал медленно есть, смакуя каждую ложку простой пищи, словно это был королевский пир. После трапезы он вышел проверить своих коз, которые паслись среди камней, выискивая редкие пучки травы.

— Вот вы где, мои мудрецы, — ласково произнёс Абудаба, подходя к животным. — Знаете, где добро. Боги вас ведут.

Солнце начало клониться к закату, окрашивая пустыню в багровые тона. Абудаба вернулся к храму и сел у входа, глядя на запад. Рядом с ним, на плоском камне, снова покоился Жабир.

— День уходит, — сказал старик. — Но не беспокойся, он вернётся. Всё всегда возвращается, просто не всегда в том же виде.

Жабир не то чтобы волновался, но нельзя было сказать чтобы слова старика его в чем-то убедили.

Он достал из складок своей потрёпанной одежды камень с дыркой посередине