Собиратель воды - Игорь Зыгин

с невозмутимым лицом объявив, что «ингредиенты стали дороже». Она знала, что через два дня отходит большой караван к Медным Холмам, и никто не отправится в путь без защиты от насекомых. К полудню они распродали всё без остатка. Отец хвалил её, правда, называл это «женской чуйкой». Самире было всё равно, что он думал. Она поняла, что реальная сила не в поэтических названиях, а в понимании того, что нужно людям. Чего они боятся.

С тех пор она чуяла ложь по запаху: у страха резкий, едкий дух, у жадности — кислый привкус между фразами, а у надежды почти отсутствует запах, будто её выдувает горячим ветром.

Годы спустя, когда отец уже давно кормил своим телом колючие кустарники у Медных Холмов, Самира продолжала использовать этот дар. Только теперь не на пыльных рынках, а в пустыне, где цена ошибки была гораздо выше.

Когда Самира встречала караваны, её люди — а теперь у неё были люди, которые шли следом, не задавая лишних вопросов, — обычно держались на почтительном расстоянии. Она сама выходила вперёд, вдыхала воздух вокруг путников и решала: пропустить, обложить данью или забрать всё.

— У этих купцов что-то спрятано в сундуках, — сказала она однажды Аш-Шарифу, после короткого разговора с главой каравана. — Они прячут жемчуг в тюках с шерстью.

Аш-Шариф покачал головой: — Я сам проверял их товар. Там только шерсть, соль и медная посуда.

— Проверь снова, — спокойно ответила Самира. — И на этот раз распори тюки.

Он вернулся через час с мешочком жемчуга, достаточным, чтобы купить воды на полгода.

— Как ты узнала? — спросил он.

Самира пожала плечами: — Он слишком широко улыбался.

Прям как отец.

Когда Назир появился в их лагере — полумёртвый, с инструментами, бережно завёрнутыми в тряпицу, — она сразу почувствовала, что он другой. От него не пахло ни страхом, ни жадностью, ни даже надеждой. Только…

Самира не могла подобрать слово для этого запаха. Что-то забытое, что-то из детства. Потом она поняла: так пахли синие флаконы отца, которые почти никто не покупал. Так пахло «Дыхание Аль-Мазина».

Дорога начиналась без стрелки, без шепота — только первые розовые лучи солнца, пробивающиеся сквозь предрассветную дымку. Они вышли из оазиса налегке, взяв лишь самое необходимое: воду, немного еды, пару одеял.

Аш-Шариф проводил их до границы оазиса. Не прощался, только кивнул. Его рука инстинктивно поднялась к поясу, где теперь покоился водный компас. Взгляд говорил яснее любых слов: "Не умирайте там".

Самира думала: они оставили компас. Всё, что в нём было — теперь внутри. Внутри Назира, который шагал впереди, странно спокойный, будто знал путь наизусть. Внутри неё — в непривычном чувстве доверия к чужому направлению.

За спиной — зелень и тёплый родник. Впереди — ничто. Клочья утреннего тумана, песок, камни, выветренные до форм, похожих на кошмары.

— Север, — пробормотал Назир, глядя на восходящее солнце. — Нам нужно идти на север.

Но Самира поняла: север — это не направление. Это выбор. Выбор уйти от безопасного, от лагеря, от оазиса — туда, где на карте только пустота и полузабытые легенды. И сделав первый шаг, она почувствовала: запах надежды наконец-то обрёл для неё форму. Он пах пылью и выгоревшей на солнце кожей бурдюка.

Они шли молча. Самира держалась немного позади, ловя ритм шагов Назира. Ещё вчера он спорил с Аш-Шарифом о маршруте, отстаивал свой план, и в его словах было столько жизни. Сегодня он казался тенью самого себя. Будто с компасом он отдал что-то важное, что-то, что держало его в равновесии.

Сбоку на её мешке болталась жестяная чашка — звенела при каждом шаге, и звук был как будто чужой, ненужный здесь, в этом тишайшем из мест. Самира оглянулась на юг — там, за семью холмами, осталось племя. И Аш-Шариф, который не смотрел ей в глаза, когда она объявила о своём решении идти с Назиром. Не из ревности или обиды — они давно переросли эти чувства. Из страха. Страха, что она не вернётся, и ему придётся вести племя не как временному заместителю.

К полудню они приблизились к первому ориентиру — двум огромным скалам, похожим на горбы каменного верблюда, вросшего в землю. Воздух между ними дрожал от жара, создавая иллюзию движения, будто скалы дышали.

— Как в описании, — сказал Назир, разглядывая их с каким-то детским восторгом. — Верблюжьи горбы. Библиотекарь не ошибся.

Самира молча кивнула. Ей вспомнился библиотекарь, его осторожный голос, его оговорка: "Если очень хочется…" Странный старик, говоривший так, будто знал больше, чем сказал.

Жарко было невыносимо. Каждый шаг давался тяжелее предыдущего. Раньше здесь была бы Майсара — разведчица, глаза и уши племени. Она бы бежала впереди, смеялась, находила тени там, где, казалось, их быть не могло. Но теперь только они вдвоём — без проводника, без помощи.

Самира впервые заметила: Назир не делал заметок. Не чертил маршрут на обрывке карты. Вообще в карту смотреть перестал. Просто шёл, как будто видел перед собой невидимую тропу.

За скалами начинался овраг — сухое русло древней реки, о которой говорил библиотекарь. Пересохшее, мёртвое, но хранящее память о воде. На его стенах, словно морщины на лице старика, виднелись следы течений — слои разных оттенков, от охры до белёсой глины.

Назир остановился на краю, вглядываясь в глубину русла. Его взгляд потускнел, стал отсутствующим. Он медленно спустился вниз, к самому дну оврага, опустился на корточки и коснулся песка. Провёл по нему рукой, словно ласкал что-то живое.

— Здесь была настоящая река, — сказал он так тихо, что Самира едва расслышала. — Постоянная. Широкая.

Он продолжал поглаживать песок, и вдруг, без всякого перехода, начал говорить голосом, который не был его собственным — низким, отстранённым, как будто читал по невидимой книге:

— "Смывали жилища потоки, и отцы тонули, спасая свой род. Брат камня опустил свой взор на долины и увидел деревни, смытые наводнениями, поля, затопленные илом, и тела, плывущие по быстрым рекам."

Самира замерла. Она узнала эти слова — отрывок из Скрижали, который Назир читал вчера в библиотеке. Но тогда они звучали просто как строки древнего текста. Теперь, произнесенные здесь, в высохшем русле, они казались страшным пророчеством, только вывернутым наизнанку — не предсказанием наводнения, а воспоминанием о воде, которой больше нет.

— Назир? — окликнула она его, не спускаясь в овраг.

Он не ответил, продолжая перебирать песок, словно искал в нём затонувшие тела.

Самира решительно спустилась к нему и положила руку на плечо. Прикосновение вернуло его в настоящее — он моргнул несколько раз, посмотрел на свои