Индульгенция 2. Без права на жизнь - Тимур Машуков

крепкое в очаг — огонь взметнулся к потолку, осветив драку. Мужики, как змеи в яме, сплелись в клубок — били кулаками, кусались, рвали волосы. Тот самый сомоглазый вонзил нож в стол рядом со мной — на полпальца от кисти.

— Извинись, говорю! — заорал он, брызжа слюной.

Я рванул кружку со стойки — тяжелую, дубовую — и двинул ему в висок. Он перелетел за барную стойку и рухнул, увлекая за собой полку с глиняными кувшинами. Кто-то с яростным воплем махнул топором в мою сторону — лезвие просвистело у уха.

— Эй, сука! — крикнул я, хватая его за рукав.

Но тут в драку влезли все. Даже корчмарь орал: «Тащите мою секиру!»

Кто-то схватил меня сзади, обливая прокисшим пивом. Я рванулся, ударил локтем в живот, вырвался — и наткнулся на стол с игроками.

Кости полетели под ноги, монеты — как град. Проигравший мужик, почему-то оказавшийся уже без штанов, орал:

— Это моё! — и грыз руку сопернику.

Из темноты угла вынырнула девка в рваном платье. Смеялась, обняв кувшин.

— Лови! — крикнула она и плеснула мне в лицо вином.

Оглушенный, ослепший, я споткнулся о тело на полу. Рука нащупала нож — тот самый, кривой. Поднял, но тут кто-то опять сбил меня с ног. Я упал на спину, увидев потолок — там, среди копоти, висела клетка с вороном. Птица билась о прутья, каркая:

— Подыхай! Подыхай!

Топор блеснул надо мной. Я вскинул нож — получилось увести чуть в сторону. Повезло, что нападавший не мог толком замахнуться. Лицо нависшего надо мной было красным, жилистым, с выбитым глазом.

— Сдохнешь! — хрипел он.

Но вдруг его отшвырнуло в сторону. Надо мной стоял тот самый мужик, с бородой в остатках щей. В руке — бревно.

— Вставай, сопляк, — буркнул он. — Вали. Здесь тебе не место.

Он размахнулся, снося сразу двух дерущихся.

Я вскочил, пятясь к выходу. Девка с кувшином визжала, танцуя на столе. Очаг пылал, и пламя явно готовилось перекинуться на пол. Градус сюрреализма зашкаливал. Это же, мать вашу, Вырий — благостное место, где чистые, праведные души обретают покой! А по виду я будто в Навь попал.

Вырвался на улицу. Воздух врезался в легкие, как острый нож. Из окна вылетело горящее полено, разбрасывая фонтан искр. Из кабака выползли выжившие, что орали во всю глотку:

— Еще! Еще!

А я сидел в луже, дрожащими руками вытирая вино с лица. В кармане — чужая монета. В зубах — вкус крови. И где-то там, в огне, смеялась та самая девка.

Отдохнул, блядь! В жопу такие выходные. Надо валить на хрен из этого города. Пойду, найду Пургена — и домой. А нет, так сам доберусь. Но тут даже на час не останусь больше.

Я осторожно потрогал языком явно шатающийся зуб — хорошо, что не выбили. Разбитые губы нещадно пекло, да и тело желало просто лечь вот прям тут и отдохнуть. Но я выше этого — поэтому поплелся в сторону выхода из города. Денег на извозчика уже не было, так что идти предстояло долго.

Так вот я и топал, забив на окружение. Потихоньку раны зарастали, а тело наливалось бодростью — это ж Вырий, тут регенерация мощно работает. Появились силы смотреть по сторонам, вернулись звуки. Даже в голове лениво заворочались первые мысли. И что самое противное, были они трезвыми. Обидно, да. И деньги просрал, и не выпил. Хотя, о деньгах — я достал из кармана монету, что каким-то чудом прихватил из кабака. Повертел в руках.

Странная она. Вроде золотая — я в драгоценных металлах не очень-то разбираюсь. Толстая и рисунок вообще не понятный. Какие-то линии, пересечения. Будто пьяный художник царапал на ней гвоздиком, пытаясь изобразить шедевр. На зуб пробовать её я не стал — брезгую, да и болит он. Засунул обратно в карман — потом спрошу у Мавки. Так и дотопал до ворот.

Стража покосилась на мой непрезентабельный вид, понятливо хмыкнула и пропустила наружу.

Я отошел подальше, сел, решив чуть передохнуть и подождать козла. Топать обратно на своих двоих мне не улыбалось, а тут транспорт, хоть и тупой. Кстати, вспомни гумно, тут и оно.

Едва не снеся стражу, из ворот вылетел Пурген, весело вращая глазами и на ходу что-то жуя. Ему вслед неслись проклятья, мат и пожелания сдохнуть. Пробегая мимо меня, он чуть тормознул, давая мне возможность запрыгнуть на него, а после ударил по тапкам еще сильней, превратив бег в длинные прыжки. Но не сильно высокие, чтобы, значит, в воздухе не сбили.

Спустя пару минут стало ясно, что погони нет, но день клонится к вечеру, и надо поторопиться, чтобы успеть дотемна добраться до дома. Козел это тоже понимал, поэтому скорость наша возросла еще сильней. Интересно, он все же добрался до огорода Ильи или нет?

Часом ранее

Тени уже стелились по земле, как черные шали, когда Пурген, упрямый козел с рогами, закрученными в спирали древних рун, пролез сквозь дыру в плетне. Его глаза, красные, как тлеющие угли, жадно скользили по роскошным грядкам Переславы, жены Ильи. Здесь пахло плодоролнрй землей, сочной зеленью и чем-то ещё чужим, пряным — хозяйка, говорят, выращивала заморские диковины, семена которых привезли купцы из-за синих морей.

Пурген не стал церемониться. Клыки впились в мякоть огромной тыквы, отливающей золотом даже в сумерках, потом в странный плод, похожий на морковь, но лиловый, с прожилками, будто вены колдуна. Ароматный сок стекал по его бороде, смешиваясь с пылью, а за спиной уже взметнулся крик, острый, как серп:

— Ах ты, рогатый демон!

Переслава, высокая, с косой до пояса, со скалкой в руках, занесенной над головой, словно молния, мчалась через огород.

Пурген рванул в сторону, но хозяйка оказалась проворней — крепко схватила за рог, вцепилась в шерсть. Они свалились в грязь, взметнув фонтан брызг. Козел брыкался, поспешно жуя на ходу какой-то огненный перец, от которого в глотке у него вспыхнуло адское пламя. Переслава орала, била его в бок скалкой, но Пурген, воспользовавшись тем, что она горестно взвыла, когда увидела, что именно он сожрал, рванул изо всех сил, попутно пожирая все, до чего мог дотянуться. Голова его так и вертелась, выхватывая из земли все самое вкусное, по его мнению. Челюсти активно работали, а морда довольно скалилась.

Плетень под их напором не выдержал, треснул и затем совсем развалился, открывая проход дальше, а сам Пурген,