Гоцюй - Джин Соул

Оказалось, что нет.

72. Тот, да не тот

А-Цинь свалила свою «находку» на плетёную лежанку, которая служила ей постелью, и упёрлась руками в колени, чтобы отдышаться. Это смертное тело оказалось таким слабым! Не то чтобы она была особенно сильна, когда была ещё птицей, но выносливостью уж точно могла похвастаться.

Она сдула с лица выпавшие из причёски пряди, потом и вовсе забрала их под аптекарскую шапку. Ей ничто не должно мешать, пока она будет лечить раненого.

Поразмыслив немного, А-Цинь передвинула старую ширму, чтобы отделить лежанку от остальной части хижины. Развешанные на ней пучки засушенных трав опасно закачались. А-Цинь погрозила им пальцем, сгребла в кучу со стола необходимые лекарские инструменты и свиток, где было написано о подобных ранах. Она впервые собиралась кого-то лечить, потому страшно волновалась. Тем более что это был её У Минчжу – она не могла его потерять, только не снова!

Прежде чем вытаскивать стрелу, нужно было снять с раненого одежду и очистить кожу вокруг раны, чтобы оценить, насколько глубоко вошла стрела и не проткнула ли она его тело насквозь. Если бы проткнула, было бы легче: тогда наконечник можно отпилить, и древко легко вытащится. Но когда А-Цинь его тащила, она не видела, чтобы его одежда сзади была продрана или окровавлена. Значит, стрела застряла, и чтобы вытащить её, придётся попотеть.

Поскольку верхняя одежда его уже была продрана спереди стрелой, а сзади корнями и ветками – она волокла его, не разбирая дороги, каждая секунда была на вес золота, – да к тому же испорчена кровью, которую не так-то просто отстирать, то А-Цинь попросту разрезала её, чтобы потом сжечь. Нижняя рубаха ещё могла пригодиться, потому А-Цинь отложила её, чтобы позже выстирать и заштопать.

Мокрой тряпкой она осторожно стирала кровавые пятна с его груди, пока не осталось всего одно пятнышко – темноватое, похожее на лепесток дикой сливы, в паре цуней от торчащей из груди стрелы, как раз в том месте, откуда У Минчжу вырвали сердце. А-Цинь попыталась оттереть это пятнышко, но оно оказалось не грязью, а родимым пятном.

Взгляд А-Цинь опять стал пустым на мгновение. Откуда взялось это родимое пятно? У него не было такого, она точно помнила. И этих родинок тоже не было – ни на шее, ни на ключице…

– Это… не он? – хрипло прошептала А-Цинь.

Чтобы разгадать эту загадку, много времени не потребовалось, древняя кровь подсказала ответ: У Минчжу переродился, хоть его и лишили части души, вырвав сердце, а поскольку он упал в мир людей, то и переродился человеком. Внешне он почти идентичен себе прежнему, но отличия, разумеется, есть: у него не настолько острые черты лица, и все эти родинки, и родимое пятнышко.

Вот только… почему он уже взрослый? Быть может, чуть моложе выглядит, чем был У Минчжу. На решение этой задачки потребовалось чуть больше времени. А-Цинь плохо знала, как устроены горы-близнецы – только то, что рассказывал ей У Минчжу. И если верить тому, что она помнила, то она могла упасть в мир людей не только через пространственное, но и через временно́е кольцо. Она посчитала это удачей.

Все эти мысли не мешали ей одновременно заниматься его раной.

А-Цинь набралась решимости и сил и выдернула стрелу, тело раненого содрогнулось, из раны хлынула тёмная кровь. Цвет её А-Цинь не понравился, она нахмурилась и затолкала ему в рот ещё несколько пилюль.

Когда цвет стал ярче, таким, какой, по её мнению, имеет кровь человека, А-Цинь остановила кровотечение, присыпав рану порошком, и взялась за нитку с иголкой, очень стараясь при этом не изуродовать его тело слишком грубыми стежками. Она ведь не слишком хорошо шила. Шрама не избежать, но А-Цинь все силы приложила, чтобы сделать его меньше и незаметнее.

Покончив с этим, она наложила на рану повязку и с самым серьёзным видом пощупала у раненого пульс, а после тщательно осмотрела каждый его палец. Подушечки и ногтевые лунки были чёрными, когда она притащила его из леса, но теперь порозовели, значит, её кровь успешно справлялась с ядом. Пульс тоже выровнялся, так что А-Цинь с уверенностью могла сказать, что он больше не умирает.

Следующие четыре дня – до того, как раненый впервые открыл глаза, – она сидела подле него, кормила его пилюлями и размышляла, что будет делать, когда он очнётся и впоследствии.

Нужно вернуть ему демоническую душу, чтобы он стал прежним – стал Вороном. Он вернёт себе сердце, а она – крылья, и они оба станут такими, как прежде. Да, так и нужно поступить. Она никогда не бывала в тайнике певчих птиц, но она разыщет его, чего бы это ей ни стоило…

А-Цинь с нетерпением ждала, когда он откроет глаза.

Но открыл глаза не У Минчжу, а тот, кем он был теперь, – Чэнь Ло.

73. «Не золото и яшма, а жалкая подделка»

Этот Чэнь Ло ничего общего не имел с тем У Минчжу, которого помнила А-Цинь, несмотря на схожесть во внешности и характере.

«Этот молодой господин», как он себя то и дело называл, чтобы добавить себе важности, был избалован, прихотлив и совершенно никчёмен в бытовых вопросах.

Лишённый демонической души, он ничего не помнил ни о прежней жизни, ни об А-Цинь. И красную нить, туго окольцовывающую его палец, он тоже не видел.

У него были странные привычки, взращенные его новой личностью. Первые дни после пробуждения он то и дело хватался за лицо, панически пытаясь его чем-то прикрыть – ладонью, краем покрывала, – суеверия воспитания в нём глубоко укоренились. А-Цинь невольно усмехнулась: они будто местами поменялись. Прежний У Минчжу все силы приложил, чтобы заставить А-Цинь снять мяньшу, которой она закрывала лицо, а теперь сама А-Цинь убеждала его позабыть о маске, которую он, как и все жители Мяньчжао, носил не снимая с самого детства.

Этот Чэнь Ло был остёр на язык, даже ехиден временами, но А-Цинь ему не спускала ни полсловечка. Это походило немного на их прежние пикировки. Но У Минчжу всегда старался сделать так, чтобы последнее слово оставалось за ним, а этот Чэнь Ло со снисходительностью, какую проявляют взрослые к детям, позволял А-Цинь одержать верх в споре, даже если при этом ему приходилось так закатывать глаза, что он становился похожим на белоглазого волка.

Этот Чэнь Ло и был белоглазым волком! Все его мысли занимали женщины. Это А-Цинь страшно злило. Конечно, память у него этим перерождением отшибло, но можно же было вести себя сдержаннее? А у него явно вызывало недоумение, отчего она сердилась, когда он упоминал цинлоу и «мёртвых пташек» – так в Мяньчжао называли продажных женщин, какая ирония.

Иногда всё же в нём проскальзывала ненадолго бледная тень прежнего У Минчжу. Этот Чэнь Ло говорил то, что прежде говорил У Минчжу, или делал какой-то жест, характерный для У Минчжу, а не для Чэнь Ло, и А-Цинь вздрагивала и застывала в напряжённом ожидании. Но искра быстро гасла, он так ничего и не вспоминал, даже несмотря на наводящие вопросы.

А-Цинь всё ещё – слабо! – надеялась, что пилюли из крови золотой птицы помогут пробудить в нём древнюю кровь. Она была уверена, что в этом Чэнь Ло есть частица какой-то из душ У Минчжу, иначе он не выглядел бы так и не вёл бы себя так временами. Просто этой частице души никак не пробиться через смертное перерождение, а значит, ей нужно помочь, подтолкнуть её на верный путь… И А-Цинь скармливала Чэнь Ло вдвое больше пилюль, чем того требовало его ранение.

Но древняя кровь вытянула на птичий свет не то, на что А-Цинь так надеялась. Чэнь Ло отчего-то стало хуже: у него кровь шла ртом и носом, словно А-Цинь и не выводила из него