Лилит - Никки Мармери

В Самарии Иезавель построила даже не один, а два храма. Святилище Ваала стояло в восточной части города, там царица поселила четыреста пятьдесят жрецов, привезенных из Сидона. Второй храм, на высоком западном холме, она посвятила Ашере.

Хотя пророки Израиля и ненавидели имя Богини-Матери, иудейские женщины никогда не забывали его. Ашера все еще оставалась их Царицей Небесной. И как же мало оказалось нужно, чтобы вновь раздуть пламя поклонения Ей! Оно пылало в домовых святилищах, на диких и одиноких холмах, в лепешках, которые пекли в Ее честь, в ритуалах женской жизни, которую скрывали от мужчин. Оно ожило с прибытием Иезавели, раздуваемое мехами ее служения.

В золотом доме Ашеры я жила в радости среди голубок. Никогда еще мир не видел такого великолепия. Просторный, шестьдесят локтей в длину, сорок локтей в ширину и тридцать локтей в высоту, портик с колоннами ловил первые лучи восходящего солнца. Винтовые лестницы вели на верхние этажи, с которых открывался вид на обширную площадь перед храмом. Полы были выложены кипарисовыми досками, стены раскрашены киноварью и отделаны золотом. Сидонские мастера отлили бронзовые двери и позолотили алтарь. В нише в огороженном дворике стоял высокий черный базальтовый камень – абстрактное изображение богини. На каждый святой день совершали его помазание. Сначала, пока оно не закончилось, для этого использовали нардовое миро, которое я давным-давно взяла из Урука. Огонь перед камнем горел не переставая.

Храм был окружен деревьями всех возможных видов: кедрами и дубами, кипарисами и тамарисками, финиковыми пальмами и оливами. Благоухающие и гостеприимные, они всегда делали желанным возвращение сюда из сухого и пыльного города у подножия холма.

Я взяла на себя обязанности верховной жрицы. Голубицы приняли меня почти как мать, и вместо одного погибшего сына у меня стало сразу четыре сотни дочерей. Они служили мне, как служили Иезавели, просили у меня совета, приходили со своими тревогами и жалобами. Хотя жаловаться голубицам было почти и не на что. Эти перворожденные дочери знатнейших семей Сидона, а теперь и Самарии, были обещаны храму, едва их отлучили от материнской груди. В награду их ждала жизнь на зависть другим: свободные от бремени заботы о семьях, они поддерживали огонь в очагах, писали молитвы и гимны, руководили молящимися. Они объявляли предсказания и пророчества, проводили жертвоприношения, обряды и ритуалы, славившие плодородие земли и напоминавшие людям об ответственности перед землей, которая их кормит. Они распределяли подношения и пожертвования, обогащавшие храм, возделывали поля льна, пшеницы и ячменя, подрезали виноградные лозы, управлялись с садами, оливковыми рощами и винодельнями. По мере того, как жрицы старели, они при желании уходили из храма и вели обычную жизнь.

Короче говоря, голубицы не нуждались ни в чем. У них были удобство и безопасность, власть и уважение. Их чтили как мудрых женщин и вождей, равных жрецам храма Ваала. В них и в Иезавели, царице, которая была абсолютной ровней своему мужу Ахаву, я видела исполнение плана Ашеры для всех женщин.

Но кому могло не нравиться такое райское положение? Не женщинам Израиля, вернувшим себе достоинство с восстановлением власти богини, о которой они никогда не забывали. Не мужчинам, которые не видели причин лишать своих жен и дочерей положенных им прав. Не царю, которого любили за то, что он даровал своему народу свободу веры. Ахав научился этому с младых ногтей, поскольку, хоть и поклонялся Яхве, Богу отцов своих, его мать была дочерью фараона и молилась Исиде.

Нет, недовольных нашлось немного, но они были прозорливы и сильны. А самое главное – терпеливы. Вражда Иезавели с Авдием, начавшаяся с упрямства посланника и гордыни царевны в день встречи, со временем дала свои плоды.

* * *

С тех пор, как мы приехали в Самарию, минуло шестнадцать лет. Шестнадцать лет блаженства, какое я в последний раз испытывала вместе с любимым сыном на Арарате. Я вставала до рассвета, как и всегда, потому что любила смотреть, как первые лучи солнечного света отражаются от бронзовых ворот города, а их отблески пляшут на мраморных колоннах храма. Я была уверена: как солнце разгоняет ночной мрак, так и я однажды прогоню тени Шеола с лика своего сына. Я нашла пророчицу. Исполнение моей судьбы оставалось лишь вопросом времени.

Шел седьмой день Праздника урожая. Я спустилась с холма, чтобы поговорить с Иезавелью о пире, который был назначен на вечер, и шла мимо домов, на плоских крышах которых уже стояли навесы из пальмовых листьев и ивовых ветвей, предназначенные для празднества. Пока я торопливо шагала к дворцу, мощенные булыжником улицы становились все многолюднее, а шум толпы – все громче. За мной увязалась стая тощих псов в надежде на подачку.

Меня немедленно провели в покои Иезавели, где служанки одевали госпожу. Пара ручных леопардов лежала, свернувшись калачиком, на постели царицы, ловя каждое ее движение, как когда-то наблюдал за мной верный Малакбел. Иезавель, опершись локтями на кровать, откинулась между ними, пока одна из девушек затягивала шнуровку на ее красных кожаных сапогах. Другая служанка положила рядом пару перчаток для верховой езды. Я удивилась:

– Собираешься сегодня на охоту?

– И что с того? – зевнула она. – Я выполнила свой долг, приносила жертвы каждый день всю неделю, а сегодня вечером ты заставляешь меня ужинать с этими ужасными кабанами. Зато днем я свободна. Мне хочется почувствовать ветер в волосах и добыть себе одного такого.

Я отпустила служанок и закончила шнуровать сапог.

– Добыть кого?

– Ужасного кабана!

– Весьма остроумно, моя царица.

– Едем со мной, Литу. – Так она меня шутливо называла в честь восточной демоницы Лилиту, даже не подозревая, что на самом деле той дали мое имя. – Мы уже целую вечность не катались вместе.

– Кто-то же должен организовать пир, или вам сегодня придется питаться вчерашним хлебом и солеными орехами.

– Пусть этим займется Дамарь. Она очень смышленая. И между прочим, я обожаю соленые орехи.

Царица встала и подошла к окну, выходившему на город. Решетка окна была искусно вырезана из слоновой кости, как и многое во дворце. Иезавель могла часами сидеть здесь, невидимая за тонким костяным кружевом. У нее по-прежнему оставалась прекрасная фигура, несмотря на троих детей. Но больше никаких беременностей: об этом я позаботилась. Старая Иеруша, жившая у ворот Агнца, каждый вечер готовила для госпожи настой сильфия. Иезавель была слишком ценна для меня, чтобы ее потерять.

– Подойди, Литу, – позвала она меня к окну. – Глаза у меня уже не те. Кто это там? – Она указала на двух