Лилит - Никки Мармери

Одного, высокого и облаченного в пурпур, я узнала сразу. Другой был коренаст, одет как обычный землепашец и сопровождал свои речи активной жестикуляцией.

– Это царь. – Я прищурилась, вглядываясь против утреннего солнца. – С ним… кажется, Навуфей Праведник. Это ведь его виноградник?

– Не стоит ему так делать, – хмуро посмотрела Иезавель в сторону мужа.

– Как?

– Разговаривать с простолюдинами. Это не по-царски.

– Они любят Ахава.

– Этот – нет.

Я принесла Иезавели золотой колчан, и она, перекинув его через плечо, надела перчатки. Ахав и Навуфей разошлись. Только теперь я заметила третьего человека, почти не видного за виноградными лозами. Он дождался, пока первые двое уйдут, и прокрался к воротам дворца. Эту яркую алую шапку невозможно было не узнать. Но что Авдий делал там, скрываясь в тени?

* * *

Я послала весточку своей помощнице Дамари и оделась для охоты: Иезавель всегда добивалась своего. Но когда мы выехали из пыльного города и понеслись к зеленым холмам за пределами Самарии, я была рада оказаться рядом с царицей в стремительной колеснице. Порывистый ветер, торжественный звук охотничьего рога и лай гончих будоражили кровь.

Разумеется, Иезавель добыла кабана. На охоте ей всегда сопутствовала удача: царица была непревзойденной лучницей даже на большой скорости. Измученный зверь замедлил бег, она пустила стрелу, и кабан, покачнувшись, рухнул на землю с леденящим душу визгом. Охотница погладила щетинистую спину умирающего животного и обтерла пену вокруг его рта, а после, отправив окровавленную добычу во дворец, расслабленно влезла в колесницу, оставив в ней всего пару прекрасных коней, гордость Ахава, чтобы отвезли нас домой.

Сейчас, в середине дня, в городе было жарко и душно, а до пира оставалось еще много часов, поэтому вместо дворца мы отправились на склоны горы Гаризим, где прохладные родники питали бассейн.

Мы смыли пыль скачки с наших усталых тел. Охапкой листьев шалфея я оттерла кровь кабана с рук царицы.

Она взяла мои пальцы в ладони.

– Благословен тот день, когда ты вошла в мою жизнь, Литу.

Но это я должна была благословлять тот день. Я поцеловала Иезавель в плечо и тут впервые обратила внимание, что ее грудь под ключицей безупречно чиста. Я не раз видела царицу обнаженной. У меня на глазах она выкормила троих детей; я была с ней в те сутки, когда ее первенец появился на свет в крови и боли, и подала ей младенца, когда роженица была слишком измучена, чтобы даже пошевелиться. Я научила молодую мать, как держать дитя, как массировать грудь, чтобы вызвать приток молока. Я спала рядом с ней, успокаивала плачущего младенца, когда его крики не трогали Иезавель. Я обмывала ее губкой и втирала масло в кожу, когда ее не заботила чистота. Я знала каждую пядь тела царицы. Но только сейчас впервые осознала: знака нет! На ее коже не было никакой змеи.

Вода журчала, солнце согревало нам спины. Ветер качал голубые цветки иссопа. Я притянула один из них к себе и вдохнула аромат. Этой же травой на сегодняшнем пиру будет приправлена ягнятина.

– Не жалеешь, что приехала в Израиль? – спросила я.

– Никогда! – ответила она с обычной откровенностью. – Один хороший человек когда-то сказал мне, что горящую лампу нельзя спрятать под корзиной. Она должна светить там, где нужна, – Иезавель улыбнулась. – Здесь я послужила своей Госпоже в тысячу раз лучше, чем смогла бы в Сидоне.

Она была права. Что с того, что она не та пророчица, которую предрекала мне давно уже покойная Норея? Имеет значение лишь то, чего добилась Иезавель. Она вернула Царицу Небесную в эти выжженные солнцем земли. Наполнила сердца женщин и дала им положение, принадлежавшее им по праву. Восстановила гармонию, возобновила ритуалы, внушающие благодарность земле, что питает и поддерживает всех нас.

Со временем ад падет. Самаэль и Асмодей будут избавлены от мук. Иезавель выполнит все, что обещано. Ее имя будут воспевать вечно.

Праздник урожая

Когда я вернулась во дворец, там вовсю орали павлины. Вернее, один павлин. Какофония, напоминающая вопли стаи потревоженных ворон, исходила от одного-единственного самца, расхаживавшего по лужайке.

Дамарь не обманула моего доверия. По краям большого двора были расставлены невысокие столы на козлах, чтобы гости могли любоваться танцами и празднествами после трапезы. Иезавель привезла в Израиль не только своих богов, но и свои традиции. С годами праздник, отмечающий урожай и начало нового года, стал сочетать в себе ритуалы евреев, финикийцев, моавитян, арамитян, идумеев и аммонитян – проще говоря, всех народов, смешавшихся в Самарии.

Царица вместе с Ахавом возлежала на расшитых кушетках под навесом, сотканным из тончайшей золотой нити. Горели тысячи ламп, освещая путь к моему месту между Шахару, верховным жрецом Ваала, и Кемошем, жрецом Молоха. Мы сидели отдельно от последователей Яхве, поскольку те не разделяли желания Ахава чтить всех богов.

Праздник шел своим чередом. Когда в небе зажглись звезды, подали еду. Сначала служители из храма Шахару принесли воды, чтобы помыть руки, и льняные полотенца, чтобы их высушить. Потом появились корзины с ячменным хлебом, ягнятина в горьких травах, чечевица и бобы, соленая зелень, цикорий и салат. Откупорили бочки с молодым вином, и Иезавель с Ахавом первыми его отведали. Ранний урожай после жаркого и сухого года – вино вышло прекрасное и ароматное. Блюда и кубки наполнялись снова и снова. Я обменивалась любезностями с Кемошем, пожилым седовласым мужчиной, который мало ел и много улыбался. Шахару, энергичный и красивый мужчина за сорок, тоже оказался приятным собеседником. Сохранись у меня влечение к мужчинам, у него были бы все шансы. Но я устала от мужчин, считала их всех павлинами – вроде того, что до сих пор надрывался на лужайке. Посмеиваясь над иссиня-черной бородой верховного жреца, я указала на участок под подбородком, который он не прокрасил. Шахару предложил мне сыграть в «псов и шакалов», чтобы проверить, уступает ли острота моего ума остроте языка.

Буря грянула, когда подали соленые орехи. Я была слишком увлечена яствами, смакуя пряности в меду, но, кажется, кто-то похвалил вино Навуфея, потому что именно с его виноградника доставили эти бочки. Иезавель напилась допьяна, что с ней нередко случалось на таких праздниках.

– Действительно! – прозвенел ее громкий голос. – Это вино слишком прекрасно, чтобы его пили жалкие люди, лишенные вкуса. Мы примем виноградник в дар дворцу.

Я не слышала ответа Навуфея, только увидела, как он встал и как заходила ходуном длинная борода, когда он начал говорить. Видимо, иудей возразил, что эта земля принадлежала