Отвергнутая жена. Хозяйка старого поместья - Натали Эмбер

В зале пронёсся одобрительный гул. Я покраснела до корней волос, но он уже вёл меня прочь в свою спальню.

Комната была огромной, с высоким потолком, затемнёнными окнами и большой кроватью под тёмно-бордовым балдахином. В камине потрескивал огонь, отбрасывая танцующие тени на стены.

Внезапно вся моя уверенность испарилась. Я стояла посреди комнаты, не зная, что делать, куда деть руки, как разобраться со шнуровкой платья.

Энрике снял свою парадную мантию и бросил её на кресло.

– Наконец-то мы одни. – произнёс он тихо, и в этом одном слове было столько тоски и нетерпения, что у меня перехватило дыхание.

Он подошёл ко мне. Не спеша. Его шаги были бесшумными по толстому ковру. Он остановился совсем близко, и я снова должна была запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо.

– Ты не представляешь, как я ждал этого момента, – сказал он, и его пальцы медленно, почти невесомо коснулись моей щеки. Его прикосновение было обжигающе горячим. – С той самой секунды, когда ты посмотрела на меня своими большими, полными отваги глазами, хотя сама дрожала от страха.

Его руки поднялись к застёжкам моего платья. Его пальцы, такие ловкие и уверенные, принялись расстёгивать бесчисленные крошечные пуговицы и крючки на спине.

Я стояла, затаив дыхание, чувствуя, как под его прикосновением дрожит каждая клеточка моего тела. Это был не страх, а сладкое, мучительное ожидание.

И когда я, наконец, осталась в одной тонкой рубашке, стоя перед ним, дрожа от волнения и желания, он не набросился на меня. Он взял меня на руки, как что-то хрупкое и бесценное, и отнёс к постели.

Этой ночью не было места неуверенности или страху. Была только он и я. Наше дыхание, слившееся воедино. Наши тела, узнающие друг друга. Шёпот его обещаний в темноте и мои ответные признания.

Он был нежным и страстным, терпеливым и требовательным одновременно. Волнение быстро сменилось нарастающей волной удовольствия, такого острого и всепоглощающего, что я забыла собственное имя.

Волна накрыла меня с головой, вырывая глухой, сдавленный крик из моей груди. В тот самый миг он прижал меня к себе так крепко, словно боялся потерять и прошептал моё имя. Не леди Винс, не герцогиня, просто – Айрис. И в этом одном слове был весь мир.

Позже, когда огонь в камине догорал, а мы лежали под тяжёлым шелковым одеялом, он обнял меня сзади, прижав к своей груди.

– Спи, моя любовь, – прошептал он мне в волосы. – Теперь ты дома. Навсегда.

И я заснула лёгким счастливым сном под мерный стук его сердца, в его надёжных объятиях. Зная, что завтра, когда я проснусь, моё место будет здесь. Рядом с ним. Навсегда.

41

41

Пять лет спустя

Я сидела на низкой каменной скамье в яблоневом саду, который когда-то показался мне таким огромным и чужим. Теперь он был моим самым любимым местом. Весеннее солнце ласково пригревало спину сквозь тонкую ткань моего платья, а в воздухе витал сладкий, пьянящий аромат цветущих яблонь. Бело-розовые лепестки медленно кружились в воздухе и устилали траву под ногами бархатистым ковром.

Моя рука лежала на округлившемся животе. Под ладонью я чувствовала лёгкое, настойчивое движение – наш маленький непоседа, напоминал о себе. Вторая беременность давалась легче, хоть и отнимала не меньше сил. Но это была приятная, созидательная усталость.

– Мамочка, смотри! Я нашёл самого храброго рыцаря! – раздался звонкий голосок у моих ног.

Я опустила взгляд. Мой четырёхлетний сын, Михаэль де Васкес, будущий герцог, с торжествующим видом поднимал над головой пухлого, полосатого жука. Его тёмные кудри растрепались, на щеках играл здоровый румянец, а в огромных карих глазах светилось безудержное любопытство ко всему миру.

– Он очень храбрый, мой милый, – улыбнулась я, – Но даже храбрым рыцарям иногда нужно отдохнуть в своей крепости. Отнеси его под яблоню, чтобы он не устал.

Миха серьёзно кивнул, восприняв мои слова как прямое указание, и бережно, сложив ладошки лодочкой, понёс жука к ближайшему дереву.

Я наблюдала за ним, и сердце наполнялось такой нежностью, что казалось, вот-вот разорвётся от счастья. Он был живым воплощением моей любви к Энрике – такой же решительный, любознательный и невероятно серьёзный для своих лет.

– Кажется, наш спасатель справился с миссией, – рядом со мной раздался мягкий, уже почти взрослый голос.

Изабель, моя падчерица, а теперь уже просто дочь, сидела на расстеленном на траве пледе, подперев подбородок рукой и наблюдая за братом. На ней было нарядное платье из голубого шёлка.

В свои двенадцать лет из хрупкого ребёнка она начала превращаться в красивую леди. Тонкие, изящные черты лица, тёмно-русые волосы, заплетённые в сложную косу. В её глазах, таких же тёмных, как у отца, светилась безграничная нежность к младшему брату.

– Он весь в отца, – вздохнула она улыбаясь. – Найдёт проблему и сразу бросается её решать. Даже если проблема – это всего лишь бедный жук, перевернувшийся на спину.

– Твой отец именно такой, – рассмеялась я, – Не мог же сын пойти в кого-то другого.

Мы сидели в тишине, нарушаемой лишь жужжанием пчёл в цветущих ветвях и щебетом птиц. Я смотрела на играющего Миху, на задумчивую Изабель, чувствовала под сердцем толчки нового малыша и ловила себя на мысли, что жду лишь одного человека, чтобы картина была идеальной.

Энрике уехал в Нортеншир три дня назад. Какая-то внезапная проверка, неотложные дела. Он обещал вернуться сегодня, поэтому я то и дело бросала взгляд на дорогу, ведущую от главных ворот.

– Он успеет, мама, – тихо сказала Изабель, словно читая мои мысли. Её уже давно ничего не удивляло, включая мою способность краснеть по поводу и без. – Папа обещал быть к ужину. А он никогда не нарушает своих обещаний.

– Знаю, что успеет, – задумчиво ответила я, – Просто скучаю.

– Мы всё по нему скучаем, – улыбнулась она. – Даже этот непоседа, – она кивнула в сторону Михи, который теперь пытался залезть на низкую ветку яблони.

В этот момент где-то вдали, за стенами сада, послышался знакомый гул приближающегося экипажа, смешанный с цокотом копыт конной охраны. Сердце сделало в груди ликующий кувырок. Изабель встрепенулась и вскочила на ноги, смахнув с платья травинки. Даже Миха обернулся, уцепившись за ветку.

– Папа? – спросил он, и его