И всюду слышен шепот Тьмы - Джой Моен

в темноту, проверить, не повторится ли увиденное. Ничего не происходило, лишь едва слышимый гул легкой поступью проходил в сознание девушки. Моник наклонилась за новым листом зелени, уповая на усталость, когда боль, порожденная усилением шума, переходящего в ультразвук, опоясала виски платком, отчего девушка выронила собранный урожай, схватившись за голову.

Тени задрожали, краем глаза Моник заметила, что темное полупрозрачное покрывало начало отделяться от стены, сползая вниз, и подбираться по земле ближе. Девушка сделала шаг назад, не в силах отвести взгляда от ползущего бесформенного силуэта, и в этот самый момент из сарая вышел Эгон Гобей, заставив дочь вскрикнуть от испуга. Состояние Моник напугало мужчину не меньше, он мгновенно принялся осматривать все вокруг дочери, но не находил ничего выходящего из ряда вон, кроме брошенных на землю смятых листьев латука.

– Что случилось, детка?

Эгон подбежал к девушке, положив свои теплые мозолистые ладони поверх ее, заставив Моник поднять голову. В ее облике тоже не было ничего странного, только расширенные от ужаса зрачки.

– Ты… напугал меня. Голова разболелась, но теперь все в порядке. Думаю, от переутомления.

Произнося эту ложь, Моник действительно почувствовала себя лучше, шум исчез так же внезапно, как и появился, а тень оставалась на стене, где и положено быть. Отец с сомнением рассматривал дочь, поджав губы, но когда девушка улыбнулась, будто бы извиняясь, отпустил ее из объятий.

– Что ты делал в сарае? Нашел что-нибудь интересное?

Мужчина просиял, вдруг о чем-то вспомнив, беспокойство вмиг улетучилось с лица Эгона; он показал дочери знак подождать, метнувшись в сарай, а через секунду выкатил старенький велосипед с корзинкой спереди. Темно-зеленая краска облупилась, а местами вздулась от влаги, напоминая наросший мох, но в целом транспорт казался пригодным для езды.

– Стоит отмыть его и перекрасить, очистить от ржавчины, и он еще послужит. Ты могла бы добираться на нем в школу, ездить на ночевки к подругам или на свидания с мальчиками, но насчет последнего я…

– Па-ап!

Моник несмело дотронулась до пыльной ручки велосипеда, будто знакомилась с норовистым конем, кончиками пальцев прошлась по повернутому набок сиденью, затаив дыхание. Точно такие же чувства вызывали у Эгона лошади, которых ему пришлось оставить в Венгрии и по которым он безумно скучал каждую минуту жизни вдали.

– Как думаешь, мама одобрит, если мы купим хотя бы парочку лошадей? – задумчиво протянул мужчина, продолжая смотреть за движениями рук дочери. Моник прижала к себе велосипед за обе ручки, улыбаясь отцу, в ее глазах отражался закат с капелькой света от уличных фонарей. Мир вокруг менялся так стремительно, что изучить его и тем более успеть привыкнуть ко всему, было занятием непростым, потому Эгон Гобей предпочитал держаться за старые устои и привычки до последнего, пока не станет необходимостью отказаться от них.

Вампир до межклановой войны совместно с Де Кольберами не особо задумывался о продолжительности своей жизни, никогда не искал вечности и был даже рад, что вследствие собственного выбора лишился ее, подарив половину души нареченной, разделив с Элайн отведенное ему время.

– Я думаю, она будет в восторге!

Ответ дочери заставил Эгона вынырнуть из мыслей и усмехнуться, ведь другого ответа он и не ждал.

– Давай отправим твоего жеребчика в сарай, завтра я займусь им, обещаю. А потом вернемся в дом, пора и нам отдохнуть.

Моник забыла обо всем, чувствуя тепло руки отца на своем плече, когда они шли к дому, это казалось привычным и успокаивало нервы, как и ощущение колючего подбородка Эгона, прижимающегося ко лбу. Вампир пошутил про покраску велосипеда в ненавистный для Зоэ-Моник розовый, отчего девушка прыснула, поднимаясь по ступеням, однако обеспокоенный вид Элайн немного умерил веселость.

– Да, да, я понимаю, Джи. Как только мы устроимся здесь, я бы хотела, чтобы ты переехала к нам, только если сама захочешь. Прости, тебя плохо слышно!

Женщина стояла в углу кухни, поднеся к уху тонкую металлическую трубку стационарного телефона, располагающегося на столешнице; при виде дочери и мужа покачала головой, как бы говоря не обращать на нее внимания, и показала рукой на маленький деревянный стол, накрытый к их возвращению. Под каждой тарелкой располагалась кружевная салфетка, посередине стола в глубокой миске дымились кусочки свинины, сочась прозрачным соком, рядом тонко нарезанный сыр источал свой особенный молочный аромат с кислинкой, и салат с артишоками, едва сбрызнутый маслом, заманчиво блестел в свете пузатой керосиновой лампы, с трудом уместившейся с краю.

До этого момента Моник и не предполагала, насколько проголодалась, но трапеза не могла начаться без Элайн, которая неторопливо, продолжая разговор, зажав трубку плечом, вытащила из духовки румяный пирог, оставив тот остывать на столешнице. Попрощавшись с тетушкой, ведьма, задумчиво закусив нижнюю губу, присела за общий стол, приглашая семью отужинать впервые в новом доме.

По обыкновению, руки Элайн и Эгона сплелись в замок, они ждали, протянув ладони к дочери. Столь же верующей, как родители, Моник не была, ее крестили в младенчестве, но не навязывали девочке веру, оставляя выбор, однако молитва перед каждым приемом пищи была традицией нерушимой. Закрыв глаза, каждый про себя твердил слова благодарности Деве Марии и ее сыну, просил посылать лишь посильные испытания.

– Как Джиневра? – спросил Эгон, передавая блюдо с салатом дочери, не сводя взора с супруги. Элайн пожала плечами, отказавшись взмахом руки от предложенного дочерью куска мяса.

– Как всегда, в последние несколько лет. После смерти Мишель она сама не своя, беспокоится по любому поводу, и я ее понимаю. Болезнь Мишель так внезапно подкосила всех нас. В такое тяжелое время любой станет мнительным и богобоязненным. Простите, я не спросила вашего мнения, предложив тете переехать к нам…

– Мы будем рады! – одновременно воскликнули Эгон и Моник с набитым ртом, чем позабавили Элайн, скрывшую смешок салфеткой.

– А когда мы сможем начать поиски родственников здесь, во Франции? – осторожно спросила Зоэ-Моник, понимая, что ступает на скользкую тропу с крутым обвалом. С каждым годом заговаривать об этом становилось труднее. Но разве не ради этого изначально они переехали сюда? Девушка понимала, что со стороны выглядит как одержимая прошлым, но кто мы есть без него? Как мы можем быть уверены, что знаем себя, когда не имеем полного представления о каждой клетке, наполняющей тело? Мы есть пазл, каждый кусочек которого создан предком, вложен с честью и любовью в наше естество, мы – гобелен судьбы своего рода, чьи вышитые стежки отражаются в нашей внешности и сути.

К тому же, помимо простого любопытства, у Моник имелась и другая значимая цель – узнав больше о семье отца, она стала бы ближе к разгадке кошмаров.