Они выбрали ночь - Алмаз Эрнисов

Источник света приближался к констеблю с невероятной скоростью. В какой-то момент, ему даже почудилось, что его тянет к нему магнитом.

Уткнувшись в высокие резные ворота, Джинкс сперва оторопел, совершенно не понимая, как ему удалось проделать столь внушительный путь, всего за пару секунд.

– Наваждение, – произнес он, внимательно изучая причудливый металлический узор.

Преграда была старой и местами сильно проржавевшей – цепкие листья лозы, опутывали тела мифических чудовищ грифонов и химер.

Внезапный скрип ворот, заставил констебля вздрогнуть.

Покосившаяся табличка, едва держась на единственном креплении, сняла все вопросы. Перед служителем закона раскинув свои широкие объятия, стояла 'Безнадега'.

Прикоснувшись к издававшим противный металлический стон воротам, инспектор осторожно проскользнул внутрь.

Огромный сад, окружавший пристанище умалишенных был погружен в запустение. Когда-то ровные тропинки поросли травой, а ровные кустарники, лишившись своей формы, походили на ощетинившихся дикобразов.

Подойдя к небольшой, увитой засохшим плющом беседке, Джинкс осторожно поднялся по скрипучим ступеням и оказался в окружении ровного ряда скамеек.

– Доброй ночи, мистер.

Обернувшись, констебль едва не столкнулся с огромной черной массой.

Облаченный в свободную светлую пижаму, обитатель 'Безнадеги' выглядел настоящей горой.

– Вы тоже любите гулять под луной? – монотонным голосом поинтересовался человек.

Джинкс лишь сейчас заметил, что над ними действительно нависло ночное светило – но только молодой месяц, а не желтоватый блин луны.

– По всей видимости, я заплутал, – не зная, что ответить, пролепетал констебль.

– Все мы рано или поздно теряем нужное направление и начинаем метаться по лабиринту жизни.

Слова пациента прозвучали во мраке и навсегда растворились в пустоте, не задержавшись и секунды.

Только сейчас, Джинкс заметил его бессмысленный взгляд – и ему захотелось провалиться на месте, только бы избежать абсолютно бесполезного разговора.

– Я видимо вас задерживаю, мистер, – хлопнув себя по лбу, внезапно выпалил пациент.

В ответ констебль пожал плечами, окончательно упустив шанс, избавиться от ненавистного собеседника. Мысль о том, что ему все-таки придется потерять несколько минут и выслушать путаные мысли жителя 'Безнадеги', не давала покоя.

– Нам здесь так одиноко. Толком и поговорить не с кем, – раздосадовано заметил пациент.

– Вам? – удивился констебль.

– Угу. Мне и мистеру Барбару, – немного смущено уточнил собеседник и, подняв правую руку вверх, продемонстрировал тряпичный кулек, с огромной картофельной головой, на которой ножом были вырезаны глаза и рот. Подобные страшилки из тыкв делали в Прентвиле на день Неуспокоенных.

– Он скрашивает мое одиночество, – признался пациент.

– Вот как, – не зная как реагировать на подобные высказывания, Джинкс отступил в сторону, выбирая путь быстрее покинуть беседку.

Заметив это, здоровяк, безразлично отошел в сторону и присев на одну из скамеек повесил голову.

– Я вижу, вы не желаете со мной разговаривать. Ах, как бы я хотел, чтобы поскорее наступил вчерашний день.

Кукла в руке пациента затряслась, и словно утешая его, обхватила плечо.

Оказавшись у выхода из беседки, мистер Форсберг внезапно остановился и, бросив на собеседника стремительный взгляд, поинтересовался:

– Разве такое возможно.

Шмыгнув носом и стерев с лица появившиеся слезы, здоровяк закивал.

– То есть вы хотите сказать, что завтра может наступить вчерашний день…– понимая какую несусветную чушь он произносит, все-таки поинтересовался констебль.

В ответ он в очередной раз получил немое подтверждение своих слов.

– Вы давно здесь?

– Сколько себя помню.

– В чем же состоит ваша болезнь? – почти шепотом спросил Джинкс, посмотрев на пациента совсем другим, сочувственным взглядом.

– Они не верят мне. А я не могу доказать им обратного.

Подняв голову, здоровяк еще несколько раз всхлипнул, и доверчиво уставившись на инспектора, спросил:

– Скажите, а вы мне верите?

– У меня нет оснований… к тому же, – уклончиво пробурчал себе под нос служитель закона, не понимая смысла этого разговора.

И почему только он не покинул беседку, когда у него была такая возможность? Зачем продолжил беседу?

Констебль не знал.

Его словно специально дернули за язык, не дав возможности сделать выбор.

– Вы ведь тоже, как и они, большой скептик, – утвердительно произнес пациент, кивнув на решетчатые окна 'Безнадеги'. – Пока что-то не увидите собственными глазами – не поверите. И поэтому вас мучат сомнения и предрассудки.

Взгляд констебля изменился – вместо сочувствия глаза наполнились удивлением.

– Люди не хотят верить тому, что я вижу и чувствую, считая меня изгоем. Я отчетливо вижу их страх и ненависть. Мои слова раздражают многих, а вас нет. Я понимаю, вы боритесь с собой, а они не хотят. – Взгляд пациента опять коснулся стен 'Безнадеги'.

– Они считают тебя душевнобольным, но это не так…

Пациент кивнул и поднял руку так, что картофельная голова мистера Барбара оказалась перед его лицом.

– Нам не стоит ему доверять. Он такой же, как они все. Он не поверит. Он всего-навсего хочет дать нам очередную порцию противных пилюль, – запищал здоровяк детским голоском, заставив тряпичную куклу кивать головой.

– А мне он нравиться, – зарычал в ответ здоровяк, едва не скинув с руки вымышленного советчика.

– И все-таки я опасаюсь, – ответила кукла. – Он чужак из квартала Законников. Он такой же, как синие воротнички.

– Нет. Не такой, – настойчиво продолжил спорить здоровяк сам с собой. – Я доверяю ему. Я уже давно никому не доверял.

Мистер Барбара не ответил. Картофельная голова обмякла и сразу поникла, перестав подавать признаки жизни.

– Пойдем, – позвал пациент.

Отгоняя от себя навязчивые мысли и идею, что от подобных разговоров сам постепенно теряет разум – мистер Форсберг все же последовал за жителем 'Безнадеги'.

 5.

За долгие столетия Улула впервые не знала, что ответить. И хотя сила возвратилась к ней, говорить было все еще тяжело. Ком в горле то нарастал, то наступала жуткая сухость, словно острокрылая внезапно очутилась под палящим солнцем.

Восседая в кресле, Гарпий задумчиво крутил в руке чашку, на дне которой причудливой фигурой застыла кофейная гуща.

– Партия становится все интересней, – не сводя глаз с рисунка напоминающего летящую смоляную птицу, произнес он.

– Ты считаешь – это происки наших старших братьев, – прошептала доролийка.

– Случайности не случайны, – отозвался демон.

Потеряв интерес к гаданию, он поднялся и подошел к балкону, за которым все также блистал молодой рассвет. Только воздух стал острее, напряженнее.

– Ты разговаривала с этим мальчиком. Он уверен, что видел в Прентвиле Коракса?

– Несомненно, – скривившись от резкой боли, ответила Улула.

– И он отнял жизнь у двенадцатой жертвы, – продолжал анализировать демон.

– Раньше, я никогда не слышала, чтобы Высшие вмешивались в дела простых смертных. – Острокрылая попыталась приподняться и встать на ноги. На лице девушки отразилась болезненная гримаса.

Гарпий кинул на нее небрежный взгляд и даже не удосужился помочь подняться. Но Улула и не ждала поддержки,